самом деле я полагал, тебе захочется устроить небольшой досвадебный прием у себя, а потом сделать большой прием после брачной церемонии у меня. У тебя всегда так хорошо получалось с организацией подобных вещей.
На этот раз ему удалось ее удивить. Вдовствующая маркиза перестала раскачиваться в своем кресле- качалке взад-вперед, нахмурилась и произнесла с раздражением:
— Свадьба? Уже слишком поздний час, чтобы я заинтересовалась разгадыванием загадок. О чьей свадьбе ты говоришь?
— Мама, ты не против, если я выпью немного твоего великолепного бренди? — И, не дожидаясь ее ответа, он открыл буфет и налил себе, пренебрегая всеми манерами, рюмку ее самого лучшего коньяка «Наполеон».
Что это в него вселилось? Ей стало не по себе от столь необычного для него поведения и от того, каким странным, оценивающим взглядом он окинул ее. И это почти вынудило ее повторить свой последний вопрос, но теперь уже с нескрываемым раздражением.
— О чьей? Разумеется, твоей внучки. Она выходит за Эмбри. Полагаю, она сама настаивала на выборе его в качестве жениха. Но, в общем-то, кажется, вполне справедливо, не правда ли, что моя дочь станет следующей маркизой Ньюбери, а?
— И когда же все это началось, с каких это пор ты стал интересоваться подобными вещами? — воскликнула вдовствующая маркиза обиженно-капризным тоном. — Меня должны были известить, коль скоро Элен изменила свое решение и отменила помолвку с Эмбри. И тебе следовало сообщить мне, что ты хочешь выделить ему наследство. Если, конечно… — Она выпрямилась в своем кресле, и ее глаза посветлели — …тебе удалось добиться правды от них обоих. Так ведь? Так вот почему ты здесь на самом деле? Сообщить мне, что ты, наконец, сделал то, что я всегда предлагала, и ускорил ход событий, верно?
— Моя дорогая, умная, изобретательная мамочка, — сказал маркиз, поднял свою рюмку в подобии насмешливого тоста и стал задумчиво посасывать из нее, прежде чем поставил ее и продолжил: — Кажется, ты могла бы, если хочешь, сказать, что я форсировал события почти по чистой случайности. Я вытащил секреты, прогнившие и изъеденные червями и плесенью, на свет Божий, чтобы в них разобраться. Что же касается твоего предыдущего вопроса, то разве я не сказал о своей дочери? Твоей внучке, а? Элен, бедная девочка, всего лишь одна из трех незаконнорожденных моих дочерей от моей второй, незаконной жены, как ты прекрасно знаешь, милая мама. Но я говорил о свадьбе, которая должна состояться между моей законной дочерью и моим единственным наследником. Я думал, ты уже догадалась об этом, если, конечно, твой возраст не начал затуманивать твое сознание. Будет очень жаль, если это случится или если ты заставишь меня так думать. А в этом случае мне придется поместить тебя в тот самый изысканный санаторий, который ты рекомендовала моему племяннику Чарльзу в качестве резиденции для его будущей жены. Ха!
Его внезапный холодный смешок заставил маркизу, которая в своей жизни никогда и ничего не боялась, вдруг съежиться в своей качалке и облизать пересохшие губы, когда он подошел к ней на несколько шагов ближе и остановился, пристально смотря на нее. Потом он насмешливо произнес:
— Но отчего же ты вдруг так побледнела, моя дорогая Belle-Mere? Мы оба хорошо знаем, что совести у тебя нет, так что причина не в этом, не правда ли? Но тогда в чем? Безмолвствовать не в твоих привычках, и я полон нетерпения услышать от тебя некоторые пояснения относительно твоего планирования, в котором ты явно преуспела. О том, например, как ты намеревалась разъединить меня с моей женой и ребенком и как ты устроила мне продолжительную задержку в Турции; или как ты так хитро все организовала в отношении бедняжки Виктории с помощью Ховардов. И как ты устроила, чтобы был наказан Эмбри, и приказала выполнять то, что ты диктовала, и со мной было так же. Ты сделала все, чтобы мою дочь использовали известным тебе образом, а меня поощряла жить с проститутками! Этот список почти бесконечен, не так ли? И ты не захочешь, чтобы я утомлял нас обоих, перечисляя все твои деяния, да? Моя дражайшая мать-потаскуха!
— Ты не имеешь права говорить со мною так! Как ты смеешь?! И все это со слов коварной дряни, намеревающейся провести нас всех? Если она твоя дочь, значит, ты прижил ее с Соланж. Неужели тебе не понятно? И ты сам знаешь, как они замышляли обмануть тебя, разве не так? Брачного свидетельства не было. Это несчастное глупое создание, считавшее, что ты на ней женился, не могло даже доказать этого. Кевин, ты слишком поддаешься эмоциям. Если бы это было не так, ты понял бы, что все сделанное мной было тебе на пользу! Посмотри, в каком завидном положении ты сейчас, какое место занимаешь в правительстве, как тебя уважают. Если бы я не добилась для тебя защиты и не уберегла тебя от глупых ошибок, ты был бы… ничем и никем! И ничего бы ты не достиг, понимаешь? А сейчас ты маркиз Ньюбери, и это имя что-нибудь да значит: этот род значит многое! Это не какие-то французские выскочки… Ха! Слабые люди нуждаются в том, чтобы ими руководили, дорогой мой Кевин, а ты был слабым, пока я не решила сделать тебя сильным. А теперь, будь добр, оставь мой дом, чтобы я могла лечь спать, потому что мне не хочется больше занимать тебя разговорами. Почему бы тебе вместо этого не перейти через улицу и не успокоить свои нервы у этой маленькой стервы, которую ты называешь своей дочерью?
С красным от злости лицом вдовствующая маркиза собралась было подняться со своей качалки, как была вновь усажена туда с такой силой, что чуть не задохнулась от страха и ярости.
— Ты совершенно забыл, что творишь. Как ты смеешь вести себя со мной таким образом? Оставь меня, Кевин, если не хочешь, чтобы я вызвала слуг, которые тебя вышвырнут отсюда.
— Моя дорогая матушка! — произнес маркиз, вовсе не желая подчиниться и не испытывая угрызений совести.
Вместо этого он откинул назад голову и засмеялся, и тут она заметила, что он вертит в руках принесенную им трость с серебряным набалдашником. Смех исчез из его голоса, и улыбка стерлась с его лица, когда он наклонился над ней и отчетливо произнес:
— Это не твой дом, и находящиеся в нем слуги не твои слуги. Ты понимаешь? Я маркиз Ньюбери, и мне принадлежит и это место, и все прочее, за что я плачу из своих доходов. И ты полностью зависишь от того, что разрешу тебе я, а что тебе можно и чего нельзя, будет тоже зависеть от моего благоволения, поскольку главой семьи являюсь я. И тебе давно пора понять это, полагаю! Ну что, мадам мамаша? Ведь я мог бы в течение получаса найти пятерых врачей и, заплатив им достаточно денег, упрятать тебя далеко с моих глаз и навсегда, причем на таких условиях, которые вряд ли пришлись бы тебе по душе. И…
Он покрутил конец своей трости, серебряный набалдашник освободился, и маркиз вытряс из нее пять кожаных полосок плетки, перевязанных узлами по всей длине. Поднеся плеть к ее лицу, он проговорил:
— Видишь эту мою игрушку? Для меня будет большим удовольствием попробовать ее на тебе за все твои ужасные интриги и опустошения, которые ты произвела в жизни столь многих людей. Кто узнает об этом? Кто встревожится? Тебя никто не любит, Belle-Mere! Когда-то тебя, возможно, боялись, но это давно
