– Да, к подруге ходила.
– Я не помешаю, если провожу вас?
– Нет. Не помешаете.
И опять улыбнулась.
Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Обляпанная грязью машина не обращала на лужи внимания. Брызги должны были полететь в их сторону. Леший взял девушку за локоть и чуть отодвинул от дороги. И вовремя, иначе они стояли бы сейчас сами грязные, как эта машина. А Леший затрепетал. Показалось, что в животе у него все подтянулось и именно там часто-часто застучало сердце.
Когда загорелся зеленый свет, он ладонь с ее руки не убрал, но она сама мягко высвободила локоть. Посмотрела на него чуть смущенно и улыбнулась опять. У девушки было, похоже, отличное настроение.
Лешему стало легче. Его не гнали, он не был кому-то непонятно-неприятен – это главное, что он понял.
– А чем вы занимаетесь? Учитесь или работаете?
– В медицинском училище учусь.
– Медсестрой будете?
– Да.
– А я буду программистом.
– Ой!.. – она посмотрела на него чуть не с восхищением. Будущая профессия Лешего показалась ей страшно интересной. – Как здорово!
И он стал рассказывать. О компьютерах, о том, что такое компьютеростроение и как быстро оно развивается, как через несколько лет жизнь без компьютера будет уже невозможной.
Было легко. Просто удивительно легко было с ней.
Так незаметно они дошли до дома девушки. Дождь усилился, и они зашли в подъезд. На первом этаже около холодной батареи отопления стоял полумрак. Там они и встали. Девушка достала пачку сигарет и закурила. Это слегка оттолкнуло от нее Лешего. Сам он не курил и не любил, когда курят девушки, хотя в институте курили почти все. И показалось, что она совсем не такая, какой он увидел ее вначале. Сказывалось воспитание матери. Мать всегда возмущалась, когда видела курящих девушек, и называла их только шлюхами. И сейчас Лешему показалось, что эта девушка вполне доступна, стоит только протянуть руку.
Он и в самом деле протянул и привлек ее к себе, поцеловал – ему казалось, что все должно начинаться с поцелуя. Она слабо сопротивлялась, почти не сопротивлялась. Ее губы пахли табаком, но были очень горячими, удивительно горячими и мягкими.
Он целовал и целовал ее, и непонятное чувство обладания захватило его целиком. Он переступил сразу через несколько ступеней в сближении, потому что очень торопился, а что может случиться с человеком, который нерасчетливо шагает – известно. Так случилось и с ним. Даже не задумываясь, почти что нечаянно он схватил ее за плащ и за юбку и задрал их, стремясь запустить руку под плавки. Девушка резко оттолкнула его.
Он посмотрел ей в глаза. И увидел в этих глазах страх и отвращение. Опять – страх и отвращение.
И тогда что-то вспыхнуло в мозгу, на несколько секунд он, показалось, потерял зрение из-за этой вспышки. А когда девушка попыталась оттолкнуть его дальше, чтобы пройти к лестнице, он ударил ее в лицо. Он сам знал, что был в свое время плохим боксером. Но плохим боксером он был среди мужчин, других боксеров. С ней же он был очень сильным. Он бил и бил, он озверел, когда увидел кровь, он пинал ее ногами, когда девушка упала. И произошло это так быстро, что она даже закричать не смогла.
А когда Леший увидел, что она не шевелится, то он испугался. На какую-то секунду он прислушался к звукам в подъезде – не идет ли кто – и побежал…
Он бежал по улице, не обращая внимания на лужи, на грязь. Ему казалось, что кто-то гонится за ним, что его ловят, что уже милиция оповещена и на улицы выехали дополнительные милицейские машины специально, чтобы перехватить бегущего.
И когда увидел, что по дороге навстречу ему движется машина с зажженными фарами, то просто бросился в ближайшие кусты, не обратив даже внимания, что попал в лужу, – пережидал. Машина проехала мимо, но это была самая обыкновенная машина, не милицейская.
Но и это не принесло успокоения. Почему-то вдруг возникла уверенность, что он девушку убил. И подумал, что милиция может приехать с собакой. Они там много наследили ногами в подъезде. Собака может пойти по следу, и тогда его поймают.
И он стал петлять по дворам, как заяц, рисуя круги и отпрыгивая в сторону, чтобы сбить собаку со следа, перебирался через какие-то заборы. Потом вышел на улицу с оживленным движением и попытался остановить машину. Но все машины проезжали мимо. Он осмотрел себя и понял, почему никто не останавливается. Он ведь не просто промок под дождем. Он валялся в грязи. Кто же посадит такого в машину.
Но страх перед собакой все же не оставил Лешего. Он сел в троллейбус через заднюю дверь, махнул торопливо проездным билетом и сразу отвернулся к стеклу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Проехав одну остановку, он вышел, перешел на другую сторону улицы и сел в троллейбус, идущий в противоположную сторону. Теперь проехал две остановки и снова вышел. Снова перешел через дорогу и уже сел в нужный троллейбус, в один из последних ночных троллейбусов.
Дома мать сразу увидела и грязный плащ, и разбитые в кровь руки.
– На меня парни напали… – отговорился он.
Мать стала ругаться. И на него, и на бандитов, которых развелось в городе видимо-невидимо.
А он забрался в ванну и долго лежал, отмокая. И там же, в ванне, услышал звонок в дверь.
Показалось, что он умирает. Он подумал, что это милиция приехала за ним. Леший прислушивался к голосам из коридора. А это соседка увидела зажженный свет и пришла позвонить по телефону – вызвать мужу «Скорую помощь». У нее муж недавно перенес инфаркт, и сейчас «Скорую» ему вызывали по два раза в неделю. Свет в квартире при этом роли не играл. Соседка могла прийти и без света. Мать в ее положение входила и всегда, в любое время ночи открывала.
Было страшно. Сразу после ванны Леший забрался в постель. Но уснуть не мог почти до утра. Он все ждал, когда приедет милиция.
Милиция так и не приехала, а утром мать еле-еле подняла его в институт. Плащ она за ночь умудрилась вычистить. Внешне, подумал Леший, глядя перед уходом в зеркало, никто не подумает, что вчера такое с ним случилось. А разбитые руки – это ерунда. Это даже добавляет мужественности.
Он уже слегка оправился. Прошла истерика, хотя страх остался. В таком настроении он и пришел в институт. И только там вспомнил, что рассказал вчера девушке, где он учится. Он не знал, что с ней случилось – жива она или нет. И тогда впервые пожелал другому человеку смерти. Если она умерла, то не сможет ничего сказать.
Оказалось, расписание изменили. Первая пара должна проходить в большой аудитории сразу для нескольких групп. Они расселись, когда открылась дверь, вошел преподаватель, а с ним милиционер…
Выключил кто-то свет или еще что-то случилось – Леший не понял. Помнил только, что снова была вспышка в мозгу, словно в голове зажглась дуга электросварки. И только через какое-то мгновение дошел до него голос преподавателя. Их специально собрали вместе в этой аудитории. Милиционер будет читать правовую лекцию о наркомании и об ответственности за распространение наркотиков.
Эти две пары Леший отсидел с трудом. После встречи с милиционером опять подступила истерика. Кричать хотелось. Чтобы жилы при этом на шее лопнули, как перетянутые струны. В страхе кричать. Но страх этот был не от того, что он сделал, а от того, что он боялся последствий. И даже не ответственности, а просто позора.
А потом убежал. Не ушел с занятий, а именно убежал. Точно так же, как убегал вчера. В страхе…
Но теперь он пошел не домой. Он пошел туда, к ее дому, в надежде хоть что-нибудь услышать, хоть что-нибудь узнать про вечерний случай в подъезде.
Вот он дом, вот он подъезд… Страшно… Вдруг кто-то видел его вчера из окна. Или сама девушка жива и видит его сейчас. Он же даже не знает, в какой квартире она живет или жила. Не знает, где ее окна.
Но еще страшнее ничего не знать…
Три пожилые женщины у подъезда. Леший неторопливо, чуть не прогулочным шагом прошел мимо. Женщины тихо шептались. Так тихо, что он прочел в их шепоте страх, чуть ли не ужас. И свои шаги ускорил.
Он долго еще будет бояться. Ему будет очень хотеться кому-нибудь рассказать об этом. Но рассказать некому. Никто не хочет его слушать. И рассказывать нельзя.
…И только через несколько месяцев, когда постепенно страх уляжется и уйдет совсем, он однажды вспомнит горячие и мягкие губы девушки. И снова ему захочется этого ощущения. Он будет со сладострастием вспоминать короткие мгновения, вспоминать и страдать…
3
– Любезный, а вы не слишком много запрашиваете? – Александр Матвеевич сделал ударение на слове «слишком». Он умело пользовался своей способностью переходить от мягкой беседы к жесткой постановке вопроса. И голос его справлялся с интонациями, позволяющими в одной фразе первое слово произносить так, что слабонервному человеку хочется улыбаться, а второе – что хочется сразу после смеха плакать навзрыд.
– Вот полная калькуляция. – Снегирев, редактор одной из областных газет, пододвинул к Хозяинову листок с колонками статей расхода и цифр предполагаемых затрат. Снегирев человек не слабонервный, как и большинство больших, бородатых и пузатых мужиков. Он, надо думать, обошел уже не один десяток претендентов на депутатское кресло и волю в борьбе с ними натренировал. – Мы же тоже не можем работать бесплатно, даже имея какие-то свои политические убеждения.
Фраза о политических убеждениях раздосадовала, как невозможно пересоленный суп голодного. Александр Матвеевич предполагал, что политические убеждения существуют сейчас только у стариков и старух, выросших в период построения светлого будущего. Но и существуют исключительно потому, что плохо сейчас государство о стариках заботится, а сами они о себе заботиться не научились. Некогда было – светлое будущее строили. Остальные же делают только свои дела, политическими лозунгами прикрываясь. Как этот редактор, как сам Александр Матвеевич. И это естественный порядок вещей, которым начала жить вся страна. Иначе сейчас не проживешь сам и детям своим не дашь возможность жить в будущем достаточно прилично.
В принципе сто тысяч рублей за стотысячный тираж газеты – это не так и много. Чуть-чуть больше обычной нормы. Но нынешняя норма не обычная – норма предвыборная. А выборы деньги пожирают пачками, не разрывая банковской упаковки. Зубов для разрывания этих упаковок не напасешься. Если сказать кому- то, скажем, в Москве, что газета обходится всего в сто тысяч, там не поверят. В Москве цены на порядок выше. Но для провинции это большие деньги.
– Мы будем делать четыре номера газеты. Это уже, прошу вас учесть, опт. Понимаете это? Оптовые цены должны быть ниже. К тому же я плачу «черным налом». За эти деньги никто с вас не спросит, и ни одна налоговая полиция о них не узнает. – Хозяинов не зря работал когда-то официантом. Счет деньгам он знал.