тревожит его, она не могла понять, как не понимала и смысла его взгляда. Неужели он знает?!
У нее прервалось дыхание.
«Что вчера произошло у леди Алтеи?» — хотелось спросить Элизе. Но слово «Простите!» адским пламенем жгло ей губы.
Она не посмела произнести ни слова.
— Просто не говорите о ней, — спокойно сказал герцог. И швырнул бумажный шар в камин.
Уиклифф не заметил, как Элиза вздрогнула. Но Харлан увидел, даже одним глазом.
Герцог ушел на крышу после завтрака и к закату еще не вернулся. Элиза приготовила для него поднос с едой и бутылкой вина. В какой-то момент она хотела поставить на поднос два бокала, но не была уверена, что ей будут рады. Так что один бокал. Вино. И сигара.
Элиза очень сожалела о том, что написала. Настолько, что подумывала, не признаться ли во всем герцогу. Но эта безумная мысль вызвала у нее лишь горький смешок.
Она хочет отказаться от только что обретенного успеха?
Сегодня утром газета легла на все стойки и столы. К полудню Найтли прислал ей письмо, которое гласило: «Отлично, Элиза!» Аннабелл, наверное, отдала бы правую руку — пишущую руку! — чтобы добиться от него такого внимания. Насколько Элиза знала, ни одна из Великосветских корреспонденток не получала подобную записку от их несгибаемого работодателя.
Когда миновало время дневного чая, Джулиана тоже отважилась послать записку со словами: «Весь город говорит, дорогая».
И все это вдобавок к ее надеждам и мечтам о собственной колонке. Но достаточно ли собственной колонки и повышенной платы, чтобы компенсировать все нарастающую боль в ее сердце? Элиза пыталась угодить и Найтли, и герцогу. Должно быть, поэтому каждая колонка давалась труднее предыдущей.
Собственная колонка, собственная сенсационная колонка! Это то, чего она всегда хотела. Она больше не анонимная Великосветская корреспондентка. Сегодня она самый читаемый и обсуждаемый автор в Лондоне.
Но она могла радоваться этому только в одиночестве, и, похоже, поэтому успех принес ей мало радости. Нет смысла признаваться герцогу, горько думала Элиза. Чего она добьется, рассказав ему все? Он наверняка вышвырнет ее, и она потеряет не только свое сердце, но и средства к существованию.
Она замерла на служебной лестнице, с трудом удерживая поднос.
Сердце. Она влюбилась в Уиклиффа.
И не потому, что он счастливый билет к исполнению всех ее желаний и мечтаний.
Какая нелепость! Она готова признать, что он ее заинтриговал. Возможно даже, ее влечет к нему. Но она не влюбилась. Любовь заставляет человека совершать безумные, опрометчивые, идиотские поступки. Это… Элиза тряхнула головой, и на подносе все загремело. Что бы это ни было, это не любовь и не может ею быть. Это совершенно непозволительно.
Проклятие! Она по уши втюрилась в него.
— Ваша светлость! — окликнула его Элиза. Как открыть дверь, когда обе руки заняты? Черт!
Он не ответил. После некоторой борьбы с дверью Элиза сумела распахнуть ее, одолела последнюю ступеньку и уже на крыше упала на колени. С некоторым удовлетворением она заметила, что поднос не пострадал, — она делает успехи на поприше горничной.
Герцог оглянулся на шум, заметил ее, и улыбка появилась на его губах.
Элиза взглянула на него и забыла обо всем на свете. Он сидел в дальнем конце, сложив на коленях голые по локоть руки. Темные волосы откинуты с лица, в лучах заката загорелая кожа казалась теплой и светящейся. Солнце оранжевым шаром опускалось ниже, окрашивая Лондон в странные цвета.
Рубашка герцога была распахнута, нагая татуированная грудь впитывала последние солнечные лучи. Рядом стояла полная бутылка бренди. Потрясающий мужчина!
— Я подумала, вы захотите поесть, — сказала Элиза, поставив поднос рядом с ним.
Слова «Простите, я все погубила» жгли ей губы. Элиза сожалела о содеянном и в то же время была горда собой. Но герцог не из тех, кому нужна ее жалость. Она вздохнула и выбросила эти мысли из головы.
— Вы просто сокровище, Элиза.
Она прикусила язык и повернулась, собираясь уйти. Что-то тревожит его ум, но что именно — она не хотела знать, ведь тогда ей придется решать, поместить ли это в свою колонку. Ей придется выбирать между его успехом и своим собственным. Проклятие!
— Останьтесь, — скомандовал Уиклифф. — Сядьте.
Элиза криво усмехнулась, потому что именно это она и хотела услышать. Нужно сказать, что интонация, с которой он произнес эти слова, совсем ее не задела. Она понимала, что он слишком запутался в проблемах, чтобы обращать внимание на такие пустяки. Поэтому она сказала:
— Вы все лучше осваиваетесь с ролью герцога.
— Что ж, нужно делать что должно.
— Но ваш голос звучит устало.
Элиза села рядом и расправила юбки и передник.
Герцог запустил руку в волосы. Несколько прядей упало на его лицо. Солнце ярко играло на золотой серьге. Она была совсем небольшая, весьма скромная и не стоила поднятой вокруг нее суеты.
Но Элиза знала: всеобщий ропот вызывала не сама эта вещь, а гордая демонстрация того, что в прошлом он был обычным моряком. Потому что большинство придает огромное значение положению и титулам, а он, герцог, — нет. С этим невозможно смириться, поэтому эта серьга так всех раздражала.
Элиза понимала, что ее колонка подливала масла в огонь, но это пламя разожгла не она.
— Чувствую, я могу довериться вам, Элиза, — сказал после некоторого раздумья герцог.
Она подумала, если бы у нее, живой, вырвали сердце из груди, она испытывала бы то же, что сейчас.
— Это все газетная колонка? — рискнула спросить она.
— Она, проклятая, сейчас заботит меня меньше всего, — загадочно ответил Уиклифф.
— Ох!
Это очень походило на вздох облегчения. Элиза не смела поднять на него глаза. И возможно, поэтому стала разглядывать его руки. Рукава он, как всегда, закатал до локтя. У него действительно изумительные руки, думала Элиза, мускулистые, сильные, загорелые, в причудливой татуировке, и ей до боли хотелось снова ощутить объятие этих рук.
Но это не дозволено.
— Но я все-таки хотел бы найти автора, этого В.К. Меддлинг.
— В.К. Медоуз, — тихо поправила она.
— Я хотел бы найти этого злобного бумагомараку и повесить за…
Элиза холодно подняла бровь, напоминая, что хоть она и не леди, но все-таки рассчитывает на определенную деликатность.
— Повесить и не спеша разрезать на кусочки, — закончил Уиклифф. — Думаю, подошло бы мачете, которое я выиграл в соревновании по борьбе в Занзибаре.
Элиза слегка улыбнулась.
— Но, как я уже сказал, это не самая важная моя проблема, хотя газета определенно все осложнила. — Он откупорил бутылку, которую она принесла. — А почему только один бокал? — спросил он,
