Кимберли Кейтс
Утренняя песня
Глава 1
Как же Ханне хотелось, чтобы ребенок плакал, чтобы его крик вторил песне ветра, пронизывающего их насквозь.
Но малыш молчал. Он устало шел рядом, его ручонка неподвижно лежала в ее руке, и это пугало.
Пип измучен. Она и сама с трудом волочила ноги по жидкой грязи, ботинки, пропитавшись водой, отяжелели. Промокшее платье и тонкий плащ давят на плечи и грудь, вгоняя в озноб. Саквояж словно набит камнями, а не тряпьем, которое ей удалось прихватить второпях для себя и Пипа.
Слава Богу, хоть дождь прекратился.
Стремительно надвигалась ночь, с жадностью поглощая прорвавшийся сквозь тучи свет.
Кажется, они с Пипом путешествуют уже целую вечность – сначала бросили вызов Ирландскому морю, пустившись в плавание в ветхой рыбачьей лодке, затем тряслись в почтовой карете, направлявшейся в глубь Англии.
За две недели пути деньги, которые она взяла из ломбарда в далекой Ирландии, закончились.
Ханне казалось, что они будут странствовать очень долго, пока Пип не вырастет, не превратится в мужчину, который может постоять за себя, ответить ударом на удар.
Единственное, что обнадеживало: ей удалось выиграть немного драгоценного времени, она успеет исчезнуть. Но какой ценой? Она обманула тех, кто ей доверял, предала тех, кто от нее зависел, солгала и тихонько исчезла, а этого они ей никогда не простят.
В животе заурчало, голод давал о себе знать. С тех пор как она съела несколько зеленых яблок, от которых ее вырвало, прошло уже три дня.
Для пяти лет Пип был слишком мал. Розовые пухлые щечки стали бледными и впалыми, ручонки – тоненькими и движения неуверенными. Узкие плечики с поразительной стойкостью сопротивлялись ветру.
Малыш ни разу не пожаловался, но она знала, что сил у него осталось совсем немного. Кашель, изнурявший его в течение нескольких недель, становился все тяжелее и тяжелее, то и дело сотрясая его впалую грудь. Ханна впала в отчаяние.
Неужели они проделали такой путь лишь для того, чтобы умереть где-то на незнакомой дороге, чтобы голодать и мерзнуть в одиночестве?
Нет! Она обещала заботиться о нем. Она защитит его, пусть даже ценой собственной жизни. Но она устала. Боже, как она устала! Горе тяжким бременем давило истерзанное сердце.
– Еще немного, Пип, – подбадривала она ребенка.
Он повернулся к ней, и в его огромных серо-зеленых глазах она прочла то, чего он ни разу не произнес вслух: «Я боюсь. Мне хочется есть. Пожалуйста, защити меня от него».
Им нужно хотя бы немного отдохнуть. Выспаться, высушить одежду у божественно теплого огня.
Нет, сейчас не время об этом думать. Нужно двигаться дальше. Она должна найти в себе силы, как находила на протяжении всего пути.
Ханна переложила саквояж в левую руку, а правой подняла Пипа, прижав ребенка к себе так крепко, что почувствовала биение его сердца. Мальчик прильнул к ней. Этот жест свидетельствовал о доверии, тем более ценном, что его так трудно было завоевать.
Сильно любить очень опасно. Именно этому Ханна научилась за прошедшие несколько месяцев. И вот теперь ее сердце снова могло быть разбито. Но она ничего не могла с этим поделать, не могла этому воспрепятствовать. При каждом взгляде на малыша она видела другое лицо, миловидное, с серо-зелеными глазами – цвета долины, окутанной туманом.
«Не дай ему страдать так, как страдала я!» – эта мольба будет преследовать ее вечно.
Тельце Пипа сотряслось от кашля. Он подавил приступ, уткнувшись ей в плечо, и виновато заглянул в глаза. Сколько же раз за прошедшие годы его вынуждали ощущать себя виноватым, если он решил, что совершил ужасный грех, не сумев подавить кашель.
Она поборола приступ гнева и запечатлела на его влажном виске теплый поцелуй.
– Все хорошо, малыш, все хорошо. Просто прокашляйся.
Ханна понимала, что здоровье ребенка подорвано тяжелым путешествием, длившимся уже более двух месяцев, и тревога ее росла с каждым днем. Легкие Пипа ослабли.
Он уже несколько раз напугал ее – во время приступов кашля его губы синели, а глаза расширялись от страха.
Надо найти какое-то пристанище, пока не поздно. Какую-нибудь временную работу, чтобы накормить Пипа, снять, как она обещала малышу, сказочный домик, укрытый от посторонних глаз в глуши йоркширских болот, чтобы никто не смог их найти.
Когда она остановилась в то утро в деревеньке Ноддинг-Кросс, умоляя дать ей хоть какую-нибудь работу, пара жителей, находившихся поблизости от кузницы, сказали, что есть лишь одно место, где ей могут предложить работу.
Она взглянула на вершину холма. Там вырисовывался из тумана силуэт дома, его окна светились во мгле.
Этот дом нисколько не напоминал замок великана-людоеда, но жители деревни сказали, что с ним связана какая-то мрачная легенда о злой волшебнице, что там наверняка обитает дракон самого причудливого вида.
Этот дракон в человечьем обличье посносил дома арендаторов, чтобы ничто не загораживало ему вид на ближайшее озеро.
Он проглотил за прошедшие восемь месяцев дюжину помощников, а потом выплюнул их, измученных и бормочущих невесть что.
Сбежав, эти люди пускались наутек по дороге в деревню, рассказывая такие ужасы, от которых кровь в жилах леденела. Хозяин поднимал их среди ночи, не давая отдохнуть и днем, заставляя работать без продыху и глотать пищу впопыхах прямо во время работы.
– Лучше бы вам уйти и оставить малыша спокойно умирать у забора, – посоветовала скупая хозяйка, пряча корзину хлеба под чистой салфеткой.
Ханна взглянула на влажные золотые волосы, прилипшие ко лбу Пипа, и решительно стиснула зубы. Да она вступит в сговор с самим дьяволом, лишь бы у мальчика был кров уже сегодня.
– Это что, тот сумасшедший из Рейвенскара? – с ужасом спросил Пип.
– Хозяин Рейвенскара, дорогой, хозяин.
Малыш крепче сжал ручонками ее шею.
– Женщина с хлебом сказала, что он сумасшедший.
– Если нам повезет, он будет настолько зол, что выгонит еще нескольких слуг. Если ему понадобится, чтобы кто-то разжигал камин или чистил одежду, может, он впустит нас в дом.
Пип прижался к ней еще сильнее.
– Я не хочу в дом.
– Тс-с. Это же ненадолго. Я никому не позволю обидеть тебя.
Она не была уверена, что сможет выполнить свое обещание.
К тому же ребенку нужен дом.
Широкая коляска пронеслась серебристой лентой к главному входу. Свечи сверкали по обе стороны массивных двойных дверей, освещая золотом афинский портик с изящными белыми колоннами. Ханна нашла тропинку, ведущую к входу для слуг. Когда они двинулись вперед к дальней части дома, парадная дверь неожиданно распахнулась, и из нее буквально вылетел изможденный человек, заляпанный чернилами, с безумным взглядом, под мышкой у него был полуоткрытый чемодан. Вслед за ним вылетело несколько вещей.
– Вернись, пока я тебе шею не сломал, идиот! – донесся низкий голос из глубины дома. – Я тебе еще не заплатил!
Но даже упоминание о деньгах не заставило человека остановиться. Он подпрыгнул, будто его ткнули в
