не увидел. Раз за разом, многократно повторяя, каждый раз отыскивая новые лазейки на давно изученном пути, в грязь и в мороз, под снегом, под дождем и под солнцем... И, вопреки всем планам, что спускались штабом, этому виду боевой подготовки капитан Рудаков уделял самое большое внимание. И вырывал часы из плановых занятий по «рукопашке», чтобы лишних пару часов заставить роту передвигаться ползком. Многим это казалось издевательством и жестоким обращением. Роптали тихо, мысленно матерились – и ползали. И не знали, когда это умение может пригодиться. А узнавали только тогда, когда впервые выходили на боевую операцию. Тогда на Самурая уже смотрели иначе...
Капитан и здесь, как и на других занятиях, не признавал оценки «удовлетворительно». Нельзя подкрадываться скрытно на такую оценку, считал он. И был прав. Старший сержант Колосков хорошо помнил эти занятия и сейчас понимал, что помогает ему идти, ползти, перескакивать, не отставать от капитана и оставаться неслышимым и невидимым для всех, кроме разве что прапорщика Родионова с его тепловизором, от которого спрятаться невозможно...
В левой руке автомат, в правой лопатка... И – вперед, за капитаном, который даже в согнутом и скрюченном состоянии тела, когда нет возможности ориентиры проверить, шел уверенно, словно по дороге передвигался, и на указатели посматривал. Старший сержант Колосков пытался определить место, где они находятся, тоже ориентируясь на дистанцию, которую уже прошли, на затраченное время и на рельеф местности. Кажется, получалось, но точно сказать можно было бы только после того, как поднимешься в полный рост. Колосков учился на ходу...
Система жестов в спецназе разработана давно и всеми бойцами и офицерами хорошо понимается. И если Самурай подавал знак «внимание», старший сержант ни в коем случае не рвался обогнать командира роты, а замирал и прислушивался.
Но ориентация во времени при таком передвижении теряется. Казалось, что давно уже, больше часа, они добираются до первого поста, а часы показывали, что и десяти минут не прошло. Но до первого поста все же добрались. Самурай обернулся, сделал несколько жестов, и Леха понял, что капитан оставляет его одного снимать этого пулеметчика, а сам движется дальше. Возражать при исполнении боевого задания не полагается, и Колосков поправил в руке лопатку – чуть-чуть довернул лезвие так, чтобы острие шло точно по траектории движения его руки.
Самурай уже исчез в кустах впереди. Он обходил, вернее, обползал место поста по небольшому полукругу. А Леха чуть приподнялся. Ему предстояло теперь гусиным шагом передвигаться, а ближе к посту уже и чуть выше подняться, но тоже двигаться на согнутых ногах.
Леха не задумывался о том, что и для чего он делает. Он все выполнял так, как учили. И появился у бандита с пулеметом со стороны спины. Тот не слышал приближения старшего сержанта и с увлечением ковырял в носу. Велико было искушение что-то сказать бандиту, чтобы увидеть его удивленные глаза. Это искушение у каждого бывает. И многие даже позволяют противнику схватиться за оружие... Но чтобы позволять себе такое, говорил Самурай, следует долго воевать... И опыт иметь огромный... А у солдата такого опыта быть просто не может... Поэтому солдатам рекомендовалось работать чисто по-спецназовски. Без посторонних звуков, без эффектов – делать свое дело и уходить...
Леха не позвал часового. Он просто совершил последний прыжок и остро отточенным ребром малой саперной лопатки надвое расколол затылок врага. После этого, даже не глядя на дело рук своих, взял пулемет и пополз дальше догонять Самурая.
Старший сержант и правда догнал командира роты. Тот стоял на одном колене, вытянув вперед голову, и прислушивался. Только остановившись и замерев рядом с Самураем, Колосков услышал недалекий разговор. Говорили двое, но разговаривали по-чеченски, и понять ничего было невозможно. Однако капитан слушал так, словно понимал. Потом повернулся к Лехе. Показал ему место – значит, здесь следует ждать. Дал понять, что двоих разговорчивых в засаде не следует трогать. И, не сомневаясь, что понят, все так же беззвучно отправился дальше, туда, где стояла когда-то машина спецназовцев...
Звук все же вскоре донесся. Правда, старший сержант Колосков не сомневался, что звук этот произвел не Самурай, а боевик в засаде. Судя по звуку, он повернулся и стукнул пулеметом о камень. Для человека в засаде это недопустимо. Это даже Леха знал, а он, хотя и контрактник, но все же не профессионал еще в военном деле. Чтобы стать профессионалом, таким, как, скажем, капитан Рудаков, надо еще учиться и учиться, тренироваться и тренироваться... И опыт приобретать... Но Колосков не позволил бы себе издать такой неосторожный звук. И звук этот, кажется, привлек не только его внимание.
Двое впереди прервали разговор и поднялись. Сквозь кусты были видны только макушки их голов. Боевики прислушивались...
– Мовсар, Беслан! – крикнул один из них.
Никто не ответил. Последовало еще несколько фраз на чеченском. И боевики двинулись в ту сторону, куда пополз Самурай. Леха легко определил по шагам, что оба ушли. Не слишком стараясь ступать неслышно или просто не умея этого делать правильно. И еще старший сержант не услышал, как они взяли оружие. Ему показалось, что они без оружия пошли. Силуэты просматривались сквозь кусты. Но точно определить, вооружены боевики или нет, Леха не мог.
Но там, впереди, был капитан Рудаков. Конечно, он должен был услышать эти шаги, как наверняка услышал обращение. И все же старший сержант сделал предупреждающий знак – подушечкой пальца провел по микрофону, чтобы издать легкий скрип. И услышал в ответ такой же сигнал. Значит, Самурай все понял и ситуацию контролирует.
Не беспокоясь больше за командира, Колосков проявил инициативу – оставил пулемет убитого боевика на земле под кустом, сделал несколько шагов вперед и сразу обнаружил у камня место засады. Здесь рядом лежали два пулемета и снайперская винтовка «винторез». Леха сначала отнес пулеметы, потом вернулся за винтовкой. Лучше лишний раз сходить на такую короткую дистанцию, чем стукнуть металлом о металл.
Самурай появился из кустов неожиданно. Несмотря на то, что передвигался он быстро, слышно его все же не было. Сейчас уже можно было бы и словом перекинуться, но капитан продолжал играть в молчанку и только одобрительный знак сделал, как только пулеметы увидел. Он тоже, хотя и разговора об этом не заходило, прихватил пулемет убитого боевика.
Назад шли, лишь едва пригнувшись. О том, чтобы передвигаться ползком, уже не думали.
– Командир, машина приближается... – предупредил по «подснежнику» прапорщик Родионов. – Надо заканчивать...
– Идем уже... – прошептал Самурай в микрофон. – Ты снимайся и в прицел следи за обстановкой издали, по возможности страхуй, но без нужды не стреляй... Мы догоним...
– Понял... Пошел... – прапорщик был сдержан и краток.
Движение продолжилось в той же тишине. Только теперь шли быстрее, пригибались не так сильно и вообще старались не говорить. Однако показать себя пришлось...
– Самурай!.. – вдруг раздался истеричный голос. – Самурай! Где ты?..
Капитан Рудаков остановился и обернулся. Поднял было пулемет, но опустил. И только крикнул в ответ громко, спокойно и с откровенной усмешкой:
– Что ты хотел спросить, Хамидрашид?
– Вернись... Убей и меня... – Голос бандита дрожал и вибрировал, звуки срывались с низких на высокие и снова возвращались на низкие. Здесь, среди кустов, эхо не может возникнуть. Это не горы... Но казалось, что оно возникло. Так много эмоций было вложено в слова, так много страсти и отчаяния, что возник эффект эха.
Самурай засмеялся. Не громко, не желая врага оскорбить смехом. Достаточно с него слов:
– Потом, мне сейчас некогда... Потом обязательно убью... Я приду к тебе, ты жди...
Эмир уловил издевку в голосе капитана.
– Самурай... Самурай... Я убью тебя... Делом моей жизни станет – убить тебя... Убить тебя...
Самурай ответил сдержанно:
– Силы побереги... Не нервничай и не ори, как пьяная баба... Мы обязательно встретимся...
– Убью...
Бандит, кажется, не слышал Самурая, но его злило спокойствие, с которым капитан Рудаков отвечал. Капитан и в самом деле выглядел спокойным и довольным. Дело было сделано, и сделано качественно. Группа спецназа получила дополнительное вооружение, которое обычно не сдается в качестве трофеев, потому что любой командир подразделений спецназа знает, что на марше вперед следует пускать двух человек с ручными пулеметами. Это самое безопасное. А где взять эти пулеметы, если на целый взвод только один полагается... Вот и пользуются всегда тем, что от противника достанется...
Дальше шли спокойно, даже медленнее, чем можно было бы идти, словно Самурай желал показать направление, куда он двинулся. И на губах командира роты играла загадочная, довольная полуулыбка, как заметил старший сержант Колосков.
Прапорщика Родионова там, где они его оставили, естественно, уже не было. Около скалы, откуда велось первоначальное наблюдение, Самурай остановился и оглянулся.
– Родионов!
– Я слушаю...
– Ты где?
– Своих еще не догнал, пока остановился. Смотрю, что там у вас за спиной...
– Правильно. И что там?
– К мосту подъехала машина с чеченскими ментами. Человек, пожалуй, тридцать будет...
– Многовато... Мы столько не заказывали... А наши подопечные?
Самурай обернулся, словно мог с этого места что-то увидеть сквозь заросли.
– Подобрали автоматы на поляне... Пошли к ментам... Вот-вот встретятся...
– Хорошо. Следи за ними, мы сейчас подойдем, – распорядился капитан.
– Мне встречу ментов мост мешает рассмотреть. Я пройду дальше и выше.
– Наших не видишь?
– Пока нет...
Самурай глянул на старшего сержанта и, видимо, вспомнил о младшем сержанте.
– Лаврентьев!
– Слушаю, товарищ капитан...
– Ты где?
– Прошли по руслу метров пятьдесят. Сейчас стоим на двадцать метров выше того места, где впадает левый ручей. Дальше русло совсем сухое. Можно спокойно идти...
– Склоны что собой представляют?
– Камни, кусты, деревьев мало...
