принимать на себя роль другого (В-4), становится полноценной ролевой самостью (или персоной). Для конца В-3 и начала В-4 характерно мифическое мировоззрение — то есть, воплощениями этих ранних ролей часто оказываются мифологические боги и богини, которые представляют архетипические роли, доступные индивидам. Это просто некоторые из коллективных, конкретных ролевых моделей, доступных мужчинам и женщинам — роль сильного отца, заботливой матери, воина, трикстера, анимы, анимуса, и так далее — которые воплощаются в конкретных фигурах мифологий мира (Прозерпина, Деметра, Зевс, Аполлон, Венера, Индра и так далее). Исследования психологической школы Юнга предполагают, что эти архетипические мифические роли являются коллективно наследуемыми;[28] заметим, однако, что по большей части, они не являются надличностными (вопреки мнению, распространенному в кругах последователей Юнга и приверженцев идеологии Нового Века).25 Эти мифические роли просто представляют собой часть множества (суб-)личностей, которые могут существовать на этом доформальном мифическом уровне развития сознания — они до-формальные и коллективные, а не постформальные и надличностные. Некоторые из «высших архетипов», такие как Мудрый Старик, Мудрая Старуха и мандала, иногда выступают как символы надличностных областей, но они не обязательно несут в себе непосредственный опыт этих областей.26 В любом случае, здесь нас интересует сам конкретно-буквальный мифический уровень.
Эти до-формальные, архетипические роли подкрепляются конкретными культурными ролями, которым ребенок начинает обучаться на этом стадии — взаимодействиями с семьёй, сверстниками и другими членами общества. По мере того как ребенок усваивает эти культурные сценарии, могут возникать разнообразные проблемы и искажения, которые могут стать причиной так называемых сценарных патологий. Поскольку для данного уровня типично мифическое мировоззрение (мифическое-членство), терапия этого уровня, как бы она ни называлась, часто сводится к искоренению этих мифов и замене их более точными и менее саморазрушительными сценариями и ролевыми моделями. Даже юнгианский подход, который порой придает чрезмерно большое значение мифическим проявлениям, действует сходным образом — путем дифференциации и интеграции мифических мотивов, одновременно отдавая им должное и трансцендируя их.27
Но что же здесь происходит на самом деле? Перейдя от докон-венционального и нарциссического к конвенциональному и мифическому-членству, сознание значительно углубилось, превратившись из эгоцентрического в социоцентрическое. Оно расширилось, включив в себя не только объективное я, но и мы, и, таким образом, проникло на новые глубины в своем археологическом путешествии к Самости. Оно постепенно отказывается от тусклых и примитивных поверхностных представлений, делаясь менее нарциссическим, менее привязанным к мелким местам, и вместо этого погружается вглубь, где индивидуальные «Я» объединяются в общее «Я», которое освещает собой всю картину, и в этом переходе от эгоцентрического-магического к социоцентрическому- мифическому все больше и больше угадывается центр — всеобъемлющая Высшая Самость.
С появлением формально-рефлексивных способностей, самость может погрузиться еще глубже, переходя от конвенциональных/конформистских ролей и «Я» мифического-членства (персоны) к постконвенциональному, глобальному, мироцентричному «Я» — то есть, к зрелому эго (совестливому и индивидуалистическому, если использовать терминологию Лёвинджер). Теперь существуем не только мы (мое племя, мой клан, моя группа, моя нация), но и все мы (все люди без исключения, вне зависимости от расы, пола, религии или убеждений). Сознание освобождается от ограничений поверхности и погружается в глубины, общие для всего человечества, выбирая универсальные, беспристрастные, справедливые и честные формы сострадания.
Проблемы этого поворотного пункта (В-5) часто связаны с невероятно трудным переходом от конформистских ролевых моделей и нормативной морали к универсальным принципам совести и постконвенциональной самотождественности: кто я такой, не по мнению мамы, папы или Библии, а в
