хоть что-то предпринять. Один короткий удар, и силы кончились, и воздух в легких кончился, и ни руки, ни ноги не захотели обладателю сильного тела повиноваться...
И здесь все будет так же... Придут убийцы, готовые только к тому, чтобы уничтожить бойцов джамаата... Они не готовы к тому, что их самих будут уничтожать. И прежде чем начать сопротивляться, им следует ситуацию осмыслить и понять, что происходит. Не успеют они за те ничтожные доли секунды, что потребуются на преодоление двух-трех метров, осознать происходящее. И погибнут... Погибнут обязательно, потому что предателям и убийцам следует погибать. В этом правда, а правда всегда в итоге побеждает...
Когда Умар пошел по зову Джохара Дудаева, он уверен был, что идет за правдой. И это было правдой, пока Джохар был жив. Это было правдой его народа. Беда в том, что за правду не все шли драться, в основном дрались за свое благо, путая его с правдой. И потому все дело из правого превратилось в неправое, и потому оно полностью провалилось, и потому Умар с сыном и с другими бойцами джамаата сейчас здесь, под замком... Так было... Но сейчас правда на их стороне. Правда всегда лишена подлости и предательства. И она победит. Не может подлец долго править ситуацией. Не бывает такого. И «кладовщики» обречены на гибель. Умар уничтожит их, потому что не уверен, что их сможет уничтожить суд. Такие люди слишком скользкие, они всегда от правосудия ускользают... И уже не будет свидетелей, которые готовы указать на вину подлецов и предателей. Умар уведет своих людей, и никто из них не захочет добровольно вернуться и дать показания только ради того, чтобы отправить подлецов и убийц за решетку. Нет, их наказать следует сразу...
Мовлади тоже не спалось. Он встал и тихо начал ходить по комнате, время от времени за решетку поглядывая, на небо, которое только и было видно в это высоко расположенное окно. Небо чистое, уже темное, и вот-вот на нем звезды выступят. Значит, ночь приходит и приближается решающий час. Но что Мовлади не спится? Умар с открытыми глазами лежал и на тихого бойца джамаата смотрел, словно мысли его прочитать пытался. Мовлади никогда трусом не был. Да, он не умный человек, добродушный по характеру, не склонный к войне, но попав в ряды бойцов, уже не нашел в себе сил уйти. Мовлади в тюрьме пришлось бы, наверное, труднее, чем другим. В тюрьме слабости характера не прощают. А у Мовлади как раз характер слабый. И он нервничает. Наверное, не боится, но нервничает от ожидания. Это чем-то сродни предстартовому волнению спортсмена. Тот тоже перед стартом начинает нервничать, но, когда старт дан, все забывает и думает только об одном. Тут главное, не «перегореть». Но это случается обычно с неопытными. А у Мовлади за плечами больше пяти лет войны. Он ко всему уже привык. Но все равно почему-то нервничает...
Может быть, он вовсе и не из-за побега так беспокоится? Что такое этот побег – не слишком и сложная с боевой точки зрения операция. Главное, все указания выполнить в точности, и все будет в порядке. Но Мовлади думает, возможно, о том, что потом с ним будет... Думает и боится, потому что давно отвык от мирной жизни, к которой придется возвращаться...
Это будет трудным моментом для всех. Нужно будет не только «чистые» документы раздобыть, нужно будет где-то устроиться так, чтобы на тебя никакого подозрения не падало, нужно будет себя держать совсем иначе. Да и многое другое нужно будет предусмотреть. С бесхитростным характером Мовлади это сложно... Но он тоже сможет, подумалось Умару. Сможет, потому что бесхитростность иногда бывает сильнее самой изощренной хитрости. Хитрость все видят и подозревают, и с ней стараются бороться. А на бесхитростность внимания обращают меньше, и потому Мовлади тоже сумеет, наверное, устроить свою жизнь...
Отчего-то вспомнился старший лейтенант Раскатов... Нет, теперь уже не старший лейтенант, конечно, теперь уже не стоит так называть его. После того как он показал свое умение, после того как он нашел своих пленных и освободил их, более того, после того, как и Умара вместе с остальными в плен взял, он достоин того, чтобы стать полковником Раскатовым. Василий Константинович Раскатов, полковник спецназа ГРУ. Звучит... Может быть, и награду за операцию получит... За то, что победил того, кто самого Раскатова когда-то учил воевать. Там, в Афгане... Ну, не то чтобы учил, но кое-что подсказывал, потому что воевали рядом и встречались время от времени. На сколько он моложе самого Умара? Лет, кажется, на двенадцать... Разница в возрасте солидная. И было время у Раскатова, чтобы догнать и перегнать старшего товарища. Они были товарищами там, а Афгане... Конечно, они были товарищами, несмотря на разницу и в возрасте, и в званиях. Там все были товарищами...
Афган был хорошей школой. Русская поговорка – за одного битого двух небитых дают! – себя полностью оправдала. Научились воевать... Потом, правда, их старательно разучивали... Свое же правительство очень старалось разучить армию воевать... Но потом научились снова...
Столько лет прошло, но Умар с первого взгляда Раскатова узнал, несмотря на то что лоб у того был кровью залит... Или, скорее, наоборот... Именно благодаря этому узнал... Тогда, в первую их встречу, когда Раскатова пришлось тащить через незнакомое минное поле и искать проход самостоятельно, только в теории зная, что следует делать, тогда у него тоже был залит кровью лоб, и именно это совпадение заставило Умара взглянуть на пленного полковника пристальнее. И он узнал в полковнике старшего лейтенанта...
А что было бы, имей Умар память похуже? Или просто не обрати он внимания на этого человека. Ведь не на кого-то другого посмотрел, хотя их там пятеро было, а именно на этого... Почему? Кажется, привлекло внимание, как солдат вытаскивает из лежащего на боку бронетранспортера офицера. Офицер крупнее и тяжелее солдата, а тот тянет, корежится, пули кругом летят, а он тянет... Солдат думает, что БТР взорваться может... Внимание это привлекло, и потому взглянул... Подумал тогда, что этого офицера, наверное, солдаты любят... А оказалось, что он вообще из другой части, просто солдат такой жалостливый попался. Вот и посмотрел Умар на полковника. Если бы внимания не обратил, может быть, и полковник не посмотрел бы на него. Он ведь его не сразу узнал. И не узнал бы и дальше... И все было бы иначе...
Что было бы иначе? Были бы новые засады, было бы ожидание случая, который толкнет к окончанию своей личной войны? И долго бы ждать пришлось, когда случай заставит бросить оружие, и уйти, уехать, убежать, и отказаться от прошлой жизни...
Неправда это... Нельзя от прошлой жизни отказываться... Само появление рядом полковника Раскатова показывает, что прошлое никогда не отпускает. Шагнешь от него в сторону, сделаешь несколько быстрых шагов вперед, но не знаешь, где прошлое в настоящее время находится. А оно всегда рядом, и нельзя от него убежать... Да и как убегать, куда? От кого? От погибшей жены и дочерей? От чего? От земли, которая тебя вырастила? Трудно это... И все равно прошлое нагонит...
Если уж почти в одно время нагнало сначала встречей с Раскатовым, потом встречей с сыном Славы Макарова, которого Умар знал лучше, чем Раскатова... Оно догоняет... Уедут они с сыном в глубину России, уедут они в Сибирь или куда-то еще дальше, в Забайкалье, на Дальний Восток, на Камчатку... Время пройдет, а прошлое нагонит...
И что-то спросит... Или к суду призовет... И будет это суд высшей инстанции, решение которого обжаловать уже никому не дано...
Так стоит ли бежать так далеко? Так стоит ли бросать все, что так хорошо знаешь, что так любишь, к чему привязан? Наверное, и бежать не стоит, если высший суд тебя и там и здесь может догнать... Но и здесь, здесь жить невозможно...
Но как все-таки быть? И не один ведь остался на свете... Сын рядом... Как быть с собой, как с ним быть? Куда бежать... Зачем бежать...
А Мовлади все ходил и ходил... Наверное, даже не просто ходил, а метался...
Умар встал, глядя на Мовлади, словно предлагая ему рассказать о том, что его мучает. Гранатометчик посмотрел на старшего Атагиева, но не подошел и продолжил свое хождение по комнате. Если Мовлади не хочет говорить, то и не надо было бы его тревожить, но что-то заставило отставного майора ВДВ тихо задать вопрос:
– Что мучаешься? Что ходишь, как зверь в клетке...
– Зверь в клетке и есть... – отчего-то шепотом сказал Мовлади. И даже оглянулся, словно своего голоса опасался. – Как в зоопарке зверь... Маленьким был, в Волгоград мама меня возила... Был в зоопарке, смотрел на зверей, и мама пугала, что если буду себя плохо вести, она меня навсегда в клетку посадит... А я не о себе думал, я думал, если они из клетки вырвутся, убегут, как они жить смогут? И смогут ли... Сейчас сам чувствую себя в клетке...
– А где мы, не в клетке разве? – спросил Беслан, он тоже не спал. – В клетке и есть... Но скоро убежим, не переживай...
Как-то непривычно для себя, добро сказал.
– Это не клетка... Это так... – сказал глупенький Мовлади. – Вот убежим мы из клетки, из той, из большой, в которой все последние годы жили... Куда податься, как мне без клетки жить?.. Как жить, если не умею я иначе?.. Хожу и думаю... Думал раньше, что уеду далеко-далеко, где никто меня не знает, и новую жизнь начну... Ну, совсем новую... Совсем... Другим человеком стану... А сейчас представить не могу, как я без клетки буду? Как?..
Вот и глупенький Мовлади, оказывается, теми же мыслями живет, что и Умар... Для Умара клетка – прошлое, включая сегодняшний день. Для Мовлади клетка – почти вся его жизнь, с тех пор как от мамы убежал. У каждого какая-то своя клетка... Но клетка-то одна, только все видят ее и называют по-разному... Они все себя в эту клетку загнали, думая, что клетка – это свобода... Оказалось, что сильно ошибались...
И не умеют жить без клетки... И как без нее жить?..
– Умар...
Умару показалось, он узнал голос...
Глянул на окно, за которым уже совсем темно стало. Но, конечно, звали его не из-за окна. Обернулся и увидел, что дверь приоткрыта и кто-то стоит там, в более светлой, чем комната, уличной ночи. Стоит и зовет его...
Умар двинулся к двери...
2. ОСВОБОЖДЕНИЕ
Как и договорились со старшим лейтенантом Рубашкиным, полковник Раскатов решил идти, не дожидаясь сигнала. Через три минуты после выхода старшего лейтенанта. Но у крыльца стояло много солдат, разговаривали, смеялись. Время до отбоя еще оставалось, и в душную казарму со свежего воздуха никто не спешил.
Постояв несколько секунд в дверях, полковник вернулся в канцелярию, снова открыл окно, посмотрел вокруг – не наблюдает ли кто за ним, и одним стремительным прыжком оказался на газоне. И тут же растворился в кустах.
Чтобы попасть к гаражу, минуя солдат у крыльца, полковнику пришлось сделать крюк. Он не желал, чтобы кто-то видел, как он уходит в ночь из казармы. Даже наоборот, хорошо было, что солдаты видели его вышедшим к двери и тут же вернувшимся в канцелярию. Не иначе, перед сном воздуха глотнул. Теперь два десятка человек, не кривя душой, подтвердят, что Раскатов был на месте...
А он тем временем прошел до окончания зарослей, но дальше метров пятьдесят предстояло пройти по открытому месту перед штабом батальона, во многих окнах которого горел еще свет. Рабочий день давно закончился. Этот свет могла зажечь и уборщица, моющая полы. Но полковник решил не рисковать и открытое место просто перебежал. В любом случае, увидят его идущим или бегущим, внимание он привлечет. Но времени для пересечения открытого пространства на скорости требуется меньше, следовательно, меньше вероятность, что его заметят.
Никто Василия Константиновича не окликнул. Снова скрывшись в кустах, он внимательно осмотрел все позади себя. Спокойно... Никого нет... Никто вслед не смотрит... И только после этого дальше двинулся.
Перед гаражом тоже открытое пространство, только открытое не полностью. Тут и полуразобранные машины стоят, и просто рамы без колес, но на
