экспериментальной плодотворности – оказалась трактовка этого вопроса Левином [119] . Хотя он редко использует термин эго, он также принимает во внимание центральную субсистему внутри личности. Не все поведение связано с эго, но многие из экспериментально полученных результатов могут быть объяснены только ссылкой на специальный тип напряжения, которое существует, когда «вовлечено» эго. Совершенно очевидно, что меняющийся уровень притязаний является феноменом эго-напряжения. Насыщение, замещение, инкапсуляция, сопротивление, ирреальность и силовое поле – все это левиновские понятия, характеристики которых представляют различные свойства эго-напряжений [120] .
Ясно, что Левин в не меньшей степени, чем Коффка, хочет избежать представления об эго как единой целостности и предпочитает рассматривать его как варьирующий набор сил, которые пробуждаются всякий раз, когда личность вступает в некоторые новые и возможно опасные отношения с окружающей средой.
Взгляд Кантрила сходен, но менее экстремален, чем взгляд Шерифа. Кантрил допускает, что «человеческое эго и, следовательно, тот способ, каким он себя рассматривает, вовсе не всегда полностью определяются окружающей культурой» [123] . Но то, что индивид относит к самому себе, несомненно, большей частью социально детерминировано. Когда срывают национальный флаг
Подчеркивая культурное содержание эго, эти авторы фактически ликвидируют искусственное фрейдистское различие между эго и суперэго. Они также спасают эго от антисоциального солипсизма Штирнера и Ле Дантека и делают из него социализированного субъекта, готового войти в качестве интегрированной части в сложные отношения социальной жизни.
В этом беглом историческом обзоре я пропустил многих авторов, внесших свой вклад в литературу по эго. Тем не менее я уверен, что указал главные способы, которыми до сих пор представляли эго, – а именно, как субъект познания, как объект познания, как первичный эгоизм, как доминирующую силу, как пассивного организатора и рационализатора, как борца за цели, как одну из многих сегрегированных поведенческих систем и как субъективную структуру социальных ценностей.
Немедленно возникает вопрос, имеют ли эти восемь употреблений термина эго что- нибудь общее, или, как это часто случается, использование одного термина запутывает совершенно различные проблемы. Эго как субъект познания и как стремление к статусу – это одно и то же? Является ли
На эти вопросы пока нельзя ответить. Мы не можем сказать, отражают ли эти восемь концепций несовместимые теории, или незаметно переходят одна в другую, или все они в конце концов подчинятся одной теории эго, включающей в себя другие.
В пользу последней возможности говорят новые экспериментальные исследования, которые, если я не ошибаюсь, дают поддержку нескольким из этих концепций одновременно.