Становление личности. Избранные труды

миром, и настолько изощренна ее саморегуляция, что нельзя сбросить со счетов вопрос уникальности, прибегнув к аналогиям с неживой природой или низшими формами жизни.

Стоящий перед нами вопрос не нов. Он обсуждался много раз, например, Мелом [185] , Сарбином, Тэфтом и Бентли [186] , а позже Холтом [187] . Если не ошибаюсь, большинство дискуссий кончалось тщательной защитой параметрического анализа. Разными словами нам говорят, что наука не может иметь дела с уникальными структурами, или уверяют, что в конечном счете нет разницы между молекулярным (то есть параметрическим) и морфогенетическим исследованием. Каждый биолог знает разницу между молекулярной и морфогенетической биологией, но психологи не спешат увидеть аналогичное различие в своей собственной науке.

Как указал Мел, в этом споре есть два отдельных вопроса. Один касается процесса понимания. Как психолог собирает в единый образ все те фрагменты информации, которые он получает, наблюдая за человеком? Этот вопрос поднимает трудную проблему сравнения роли логического (или ассоциативного) и интуитивного (или конфигурального) знания. Здесь возникают нерешенные эпистемологические проблемы. Для психологии вопрос сформулирован в терминах относительной предсказуемости, вытекающей из следования методу статистического (или актуарного) прогноза, который базируется на поведении среднего представителя данного класса, по сравнению с успешностью предсказания на основе клинического (индивидуального) понимания. Так как мы далеки от приемлемого решения этого спора, я призываю к воображению для разработки более подходящих методов эмпирического решения этой проблемы.

Второй вопрос в дискуссии параметры – морфогенез касается типа данных , необходимых для оценки индивидуального поведения. Являются ли баллы, полученные по измерительным шкалам, по проективным тестам или по опросникам, единственными нужными нам данными? В общем-то, сейчас мы работаем именно с этим типом данных.

Очевидны теоретические ограничения этого распространенного подхода. Когда мы оцениваем индивида в измерениях опросников, или баллов по тесту Роршаха или чего-то подобного, то мы предполагаем, что строение данной личности в его основе качественно подобно строению всех других людей. Одни и те же измерения прилагаются ко всем людям. Им позволяется иметь количественные различия, но только в рамках измерений, применяемых экспериментатором. Однако что, если границы, проходящие в нашей собственной жизни, наши «личные диспозиции» не соответствуют границам, проводимым на основе «общих черт»? [188]  Не понадобится ли нам тогда новая точка отсчета, новое средство для раскрытия природы этих уникальных личных диспозиций?

Рассмотрим пример. Предположим, мы хотим выделить основные интересы и ценности человека. В настоящее время у нас есть несколько заранее кодифицированных шкал, которые мы можем применить (Kuder, Strong, Allport – Vernon – Lindzey). Естественно, мы обнаруживаем именно то, что ожидаем: количественные различия по категориям, заданным экспериментатором, но совсем не обязательно заданным изучаемой нами жизнью.

Более непосредственно морфогеничным является старомодное средство – прямо расспросить испытуемого о том, чего он хочет в жизни. Можно привести много аргументов в пользу этой простой процедуры. Возражения против нее возникают потому, что Фрейд заставил нас осознать самообман, который может вмешиваться. Также верно и то, что некоторые люди оказываются не в состоянии сформулировать собственные ценности, а некоторые могут даже не знать, каковы они.

Недавно Кэнтрил и Фри [189]  подошли к этой проблеме с тем воображением, которое я считаю необходимым. Испытуемых в нескольких странах (в том числе – помимо Соединенных Штатов – в Индии, Нигерии, Бразилии и Польше) просили дать определение наилучшего (насколько они могут представить) образа жизни для себя. Затем испытуемому показывают рисунок лестницы и говорят, что верхняя ступенька представляет этот образ жизни. Далее его спрашивают, на какой из этих десяти ступеней он бы поместил себя сегодня, в процессе движения к желаемому. Где он находился пять лет назад? Где он рассчитывает быть через пять лет? Таким образом получают интересное изображение морали и мировоззрения на самостоятельно установленной шкале. Испытуемого также просят описать наихудший возможный образ жизни, который он может для себя вообразить. Эта пугающая возможность размещается внизу лестницы. Довольно интересно, что самый ужасный образ жизни редко является логической противоположностью наилучшего возможного образа жизни, даже если лестница в сознании субъекта образует некоторую разновидность психологического континуума. Это ясный пример того,