'Я у себя одна', или Веретено Василисы

Но попытайся помочь

матери — дочь доносить,

глупую, старую дочь,

дочери — мать выносить

в ночь. В бесконечную ночь.

Вера Павлова

О, сколько историй разворачиваются к сквозной теме "потерянного рая"! Чем мягче и естественнее произошло это расставание, тем лучше мы при­способлены для всех наших будущих разлук: золотыми буквами где-то глубоко внутри нас вышито сакраментальное "Жизнь продолжается". "От­дельность" своего существования — если угодно, принципиальное и не­преодолимое одиночество каждого взрослого человека — не кажется кон­цом света, катастрофой, хотя временами может причинять сильную боль.

Тогда, скорее всего, женщина будет в состоянии вовремя уйти с беспер­спективной работы, где только и есть, что привычное окружение. Тогда ее не убьет наповал измена и даже уход или смерть мужа, ибо он все-таки не является ее "частью", как и она — его рукой или ногой: будет больно, но сердцевина выдержит, жизнь продолжается. Тогда она сумеет и своих де­тей отпустить — до дивана по коврику, до поворота по дороге к школе, до первого неприхода ночевать, до взрослой жизни

без нее.

Мгновения слия­ния, растворения собственных границ могут по-прежнему быть сладостны­ми, будь то растворение в музыке и ритме, влюбленности в кого или что угодно, медитации, природе или оргазме, — но это будут именно минуты, а не постоянная попытка к бегству. Чем лучше знаешь эту свою потреб­ность, — для чего вовсе не обязательно провести десять лет жизни на ку­шетке у психоаналитика, — тем больше найдется в жизни способов ее "до­кормить", не проваливаясь в нее с головой и не теряя себя. Это важно для всех сторон и сфер жизни: отношений с мужчинами, карьеры, собственно­го материнства. И есть еще один веский довод в пользу того, чтобы внима­тельно обдумать и прочувствовать все, что в твоей собственной жизни пе­рекликается с темой "про маму": если эта работа сделана, она бывает воз­награждена новыми, взрослыми отношениями с самой мамой. И сколько, оказывается, удовольствия и свободы можно получить в общении с той, про которую, казалось бы, давно все поняла! Не все, поверьте. Отделяясь от матери внутренне, становясь равной и взрослой, женщина получает воз­можность совершенно новой — и уже не основанной на детских потребно­стях — душевной близости. Для обеих это может стать чудесным подар­ком. Что и говорить о том, как важно это — успеть...

Есть, впрочем, еще одно обстоятельство, в связи с которым нам следует глядеть в оба и вовремя — то есть при первой же возможности — прояс­нить для себя все, что связано с этой глубинной потребностью "забыться, закружиться, затеряться" вне своих личных границ.

Большинство из нас — бывшие маленькие дочери матерей, которым не была дана возможность решать этот вопрос интуитивно и свободно: за два, а то и три предыдущих поколения женщин его решало государство, и мы знаем, как. Пятьдесят восемь дней по уходу за ребенком, строевая подго­товка ясель и "садиков", немыслимая теснота жилищ, где все у всех на виду и на голове, — и "хороший" ребенок для такой жизни тот, которого не видно и не слышно, депрессивный.

"Нарушен естественный порядок смены поколений, старые дере­ва губят подлесок, подлесок губит старые дерева; им не разой­тись; они взаимно ускоряют свой и без того недолгий срок на жесткой земле. Кто-то должен выбыть из этого противоесте­ственного симбиоза — именно физически выбыть, потому что ареал обитания нам не изменить. Если сын будет жить со мной в одной комнате, то матери и деду станет полегче, но тогда умру я — в прямом физическом смысле, — потому что не смогу зани­маться работой, которая меня держит в жизни. Если все останет­ся по-прежнему, то первой выйдет из игры (назовем это так) — моя мать — еще задолго до лучезарного двухтысячного года, — а сын сойдет с ума. Кому же выбывать, кому? И куда? И разве нам это решать?"[39]

Затянувшийся, подневольный симбиоз смертелен — по крайней мере, ду­шевно. "Отпустить" ребенка в мир вовремя и с любовью — прекрасно и правильно, об этом писали многие чудесные авторы: педиатры,