Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса

коллапс 1980-х и сохранил свое состояние. За время нашего короткого разговора я уяснил, что он не сможет найти Швейцарию на карте, – я-то, дурак, полагал, что он швейцарский итальянец, а он не знал даже, что в Швейцарии живут итальянцы. Он никогда там не был. Осознав, что среди трейдеров он не исключение, я пришел в ярость: мои университетские годы испарялись на глазах. Именно в тот день я перестал читать статьи об экономике. Во время этой «деинтеллектуализации» меня немного тошнило; может быть, я не оправился до сих пор.

Если в Нью-Йорке трейдерами были «синие воротнички», в Лондоне валютой торговали люди классом пониже – и торговали еще успешнее. Все трейдеры там были кокни и говорили на нечленораздельном английском. Они жили в Восточном Лондоне, были простыми парнями (ужасно простыми) с различимым акцентом и использовали для расчетов свой сленг. Вместо слова «пять» они говорили «леди Годива» или «китаёза», вместо «пятнадцать» – «коммодор», вместо «двадцать пять» – «пони» и т. д. Я вынужден был выучить диалект кокни просто для того, чтобы с ними общаться; когда я приезжал в Лондон, мы с коллегами в основном ходили выпивать. В те времена лондонские трейдеры пили каждый день за обедом и особенно сильно напивались по пятницам, перед открытием нью-йоркской биржи. «После пива ты – лев», – сказал один парень, спешно приканчивая кружку, чтобы поспеть к открытию.

Уморительнее всего было слушать через динамики трансатлантические переговоры между нью- йоркскими парнями из бруклинского Бенсонхёрста и брокерами-кокни, особенно когда бруклинские парни пытались хоть немного говорить с акцентом кокни, чтобы их поняли (эти кокни иногда вообще не владели стандартным английским).

Вот как я понял, что «цена товара» и реальность, какой ее видят экономисты, – это не одно и то же. Первая может быть функцией от второй, но эта функция слишком сложна, чтобы выразить ее на языке формул. Отношение между ними иногда может быть опциональным – это мои не умевшие выражаться на литературном языке коллеги знали не понаслышке [65].

Как Жирный Тони разбогател (и разжирел)

Жирный Тони стал (буквально) Жирным Тони, богатым и тучным, в ходе войны в Кувейте (последовательность событий была обычной: сначала богатым, потом жирным). Это случилось в январе 1991 года, в тот день, когда Соединенные Штаты атаковали Багдад, чтобы восстановить независимость Кувейта, на территорию которого вторгся Ирак.

У каждого интеллектуала, следившего за социально-экономической ситуацией, имелись свои теории, предположения, сценарии и прочее. У каждого, кроме Жирного Тони. Он понятия не имел, где расположен Ирак и что это такое – то ли провинция в Марокко, то ли какой-то эмират, жители которого любят пряные блюда, расположенный к востоку от Пакистана. Тони ничего не слышал об иракской кухне, так что и сама страна для него не существовала.

Тони знал только, что на свете есть лохи.

Если бы вы спросили в то время любого умного «аналитика» или журналиста о ценах на нефть, они спрогнозировали бы повышение этих цен в случае, если война будет. Но именно эту причинно-следственную связь Тони не мог принять на веру. В итоге он поставил на то, что она неверна: раз уж они все готовятся к тому, что вследствие войны нефти станет больше, ее стоимость изменится соответственно. Война могла повысить цены на нефть, но это не касалось запланированной войны – потому что цены меняются в соответствии с ожиданиями. Как говорит Тони: «Они уже сидят внутри цены».

В самом деле, когда появились новости о войне, нефть, стоившая 39 долларов за баррель, подешевела почти вполовину, и Тони превратил вложенные триста тысяч долларов в восемнадцать миллионов. «Такое бывает редко, нельзя упускать случай, – говорил он потом Ниро за обедом, уговаривая