если я люблю античность, значит, я должен поступать более «по-стариковски», чем тот, кто любит «более молодую» средневековую литературу. Эта ошибка напоминает заблуждение, согласно которому тот, кто ест говядину, превращается в корову. Только отказ от говядины менее вреден, чем отказ от старины: технология, будучи объектом скорее информационным, чем физическим, не стареет органически, в отличие от людей; по меньшей мере, не обязана стареть. Колесо не является «старой» технологией – оно не может устареть.
Если концепцию «нового» и «старого» применить к поведению больших групп, она станет еще более опасной. Получается сущая ерунда: если бы те, кто не желает смотреть рафинированные липовые 18- минутные сетевые лекции, прислушивались к подросткам и людям за двадцать, которые это делают и от которых якобы зависит будущее, мир был бы лучше? Да, прогресс часто движется молодежью – она сравнительно свободна от системы и смело действует там, где старики бездействуют из-за того, что и так пострадали от жизни. Но именно молодые люди предлагают хрупкие идеи – не потому, что молоды, а потому, что несозревшие идеи хрупки. И, конечно, тот, кто торгует «новаторскими» идеями, не заработает много на ценностях прошлого. Новую технологию куда легче продавать дороже ее стоимости.
Я получил любопытное письмо от Пола Дулана из Цюриха, интересовавшегося, как мы можем учить наших детей навыкам, необходимым в XXI веке, если сами не знаем, какие навыки в этом веке понадобятся? Пол изящно сформулировал аспект большой проблемы, которую Карл Поппер назвал ошибкой историцизма. Мой ответ сводился к тому, что следует давать детям читать античные книги. Будущее лежит в прошлом. На этот счет у арабов есть пословица:
Несколько заблуждений
Далее я расскажу об эффекте, который называю эффектом «одураченных случайностью». У информации есть поганое свойство: она скрывает неудачи. Многие играют на фондовом рынке, потому что слышали о людях, разбогатевших на торговле акциями и построивших огромный особняк через дорогу, – но поскольку о неудачах известно куда меньше, инвесторы в результате переоценивают свои шансы на успех. То же относится к сочинительству: мы не видим прекрасных романов, потому что их не переиздают, и уверены, что если успешные романы хорошо продаются, значит, они хорошо написаны (что бы это ни значило), и то, что написано хорошо, будет продаваться. Так мы путаем необходимое и случайное: так как у всех сохранившихся технологий есть очевидные преимущества, мы делаем вывод, что все технологии, у которых есть преимущества, сохранятся. Дискуссию о том, какое непостижимое качество может помочь выживанию, я придержу до раздела о собаке Эмпедокла. Здесь же речь пойдет о предрассудке, который заставляет нас верить в «силу» какой-либо технологии и ее способность завоевать мир.
Еще один предрассудок, из-за которого мы переоцениваем технологию, появился по той причине, что мы замечаем динамику, но не статику. Классический случай, описанный психологами Даниэлем Канеманом и Эймосом Тверски, касается богатства. (Эти психологи выдвинули гипотезу, по которой наш мозг предпочитает работать с наименьшими затратами и попадает в ловушку; они первыми стали выявлять и классифицировать предрассудки, связанные с восприятием случайных исходов и решений, принятых в условиях неопределенности.) Если вы скажете кому-то: «Вы потеряли десять тысяч долларов», – человек огорчится куда больше, чем когда вы сообщите: «Стоимость вашего портфеля, составлявшая 785 тысяч долларов, теперь составляет 775 тысяч». Наши мозги любят кратчайший путь, и перемену легче заметить (и принять), чем отдельно взятый итог. Для нее нужно меньше памяти. Психологическая эвристика (часто мы и сами не понимаем, что она работает) в форме подмены итога динамикой распространена достаточно широко, и касается в том числе очевидных вещей.
То, что варьируется и меняется, но не так важно, мы замечаем лучше, чем то, что важно, но не
