В своей решимости быть хорошим человеком и хорошим начальником Зу подружилась с несколькими подчиненными и особенно тесно с Тессой. Они регулярно вместе обедали и часто ходили в любимый ими театр. Из-за сложившихся социальных отношений Зу было нелегко играть роль начальницы с Тессой и отказывать ей в просьбах. Как мы видели в случае с Чарлзом и Шерри, сочетать профессиональные и личные отношения — даже если это не роман, а дружба — всегда сложно, и, как правило, подобное плохо кончается, особенно если у одного человека больше власти, чем у другого.
В случае с Чарлзом и Шерри эмоциональным шантажистом был босс — это ожидаемый, типичный сценарий. Но в случае с Зу как с боссом имелись очень чувствительные болевые точки, из-за которых она стала жертвой шантажа со стороны своей подчиненной.
Зу еще не разрешила внутренний конфликт между той своей частью, которая хочет добиться успеха, и той, которая желает нравиться людям. Она страдает синдромом «хорошей девочки» — заболеванием многих современных женщин, которые глубоко озабочены достижением власти и успеха и одновременно хотят быть любимыми. Благодаря двойственности представлений о том, как она должна себя вести, Зу широко раскрыла двери для шантажа, и Тесса не преминула этим воспользоваться.
Она обнаружила, что Зу — идеальный человек, чтобы поплакаться в жилетку и выслушать нескончаемый поток жалоб. Но когда у Зу есть неотложные дела или она не может уделить Тессе достаточно времени, та напоминает ей: «Ты единственная, кто может мне помочь. Не знаю, что я буду делать без тебя». Для Зу такие слова звучат музыкой. Именно так она добивалась любви в прошлом — заботой, состраданием и теплотой, постоянной готовностью помочь людям, которые в ней нуждаются. Но эта музыка звучит фальшиво для всех, кто хочет избежать эмоционального шантажа. Зу необходимо расширить понятие сострадания, чтобы включить в него саму себя.
Знание того, что мы не идеальны и способны совершать ошибки, полезно. Однако здоровая самооценка может легко превратиться в самоуничижение. Перед лицом критики мы вначале обычно не соглашаемся, а потом приходим к выводу, что наше восприятие неверно. Как мы можем считать себя правыми, если кто-то важный для нас утверждает обратное? Может быть, мы просто ошибаемся. Мы обладаем чувствами и опытом, но не доверяем им и часто отвергаем истинность своих идей, чувств и озарений, позволяя другим решать за нас.
Это очень распространенное явление, когда мы взаимодействуем с авторитетными людьми. Снова повторяется: «Отцу виднее». Но на месте отца может стоять любовник или друг, которым мы восхищаемся и который к тому же может оказаться шантажистом. Мы наделяем этих идеализированных людей силой и мудростью и верим, что они хитрее, умнее и не ошибаются. Нам подчас не нравятся их поступки, мы сомневаемся в справедливости их просьб, но при отсутствии уверенности в себе позволяем им добиваться своих целей, не сомневаясь в их версии реальности. (Это особенно относится к женщинам, которым давно внушали, что они — создания эмоциональные, а потому не могут знать ничего важного, в то время как мужчины — существа высшего порядка, разумные и логичные.)
Когда мы приписываем разум и мудрость другому человеку — мы вынуждены делать это, если не доверяем себе, — ему несложно сохранить нашу неуверенность в себе.
Когда кажется, что знание опасно
Сомнения в себе могут принять форму «Я знаю, но мне нельзя этого знать». Знание кажется нам неудобным, опасным, и мы чувствуем, что не сможем вынести тех изменений, с которыми вынуждены будем жить, если примем свое восприятие как истинное.
Моей клиентке Роберте, которую жестоко избивал отец, было мучительно трудно жить в своей
