рациональностью и элементарным здравым смыслом. Фрэнк начинает свою эпохальную книгу «Passions within Reason» (Страсти с расчетом) описанием кровавой расправы неких Хатфилдов над некими Маккоями. Убийцы в своем акте ненужной мести проявили иррациональность, которая, в свою очередь, повлекла за собой ответную месть.
Любой рациональный человек не стал бы продолжать вражду — как из чувства вины или стыда не стал бы красть бумажник друга. Эмоции — глубоко иррациональные силы, утверждает Фрэнк. Их нельзя объяснить личной материальной выгодой. Тем не менее они возникли. И возникли, как и все остальное в человеческой природе, не просто так.
Муравьи, воспитывающие своих сестер, а не собственных дочерей, на первый взгляд, кажутся нерациональными. Если уж на то пошло, даже мыши, растящие дочерей, а не ухаживающие за собой, похоже, игнорируют собственную материальную выгоду. Но стоит копнуть чуть глубже, стоит добраться до генов, как все становится ясно. Муравьи и мыши бескорыстно служат материальным интересам эгоистичных генов. Так и люди, пишет Фрэнк, позволяющие управлять своей жизнью эмоциям, а не рациональности, могут приносить сиюминутные жертвы, но в конечном счете принимают решения, способствующие их благополучию. Заметьте, я не употребляю слово «эмоция» в значении «аффект»: истеричные индивиды и параноики могут казаться крайне нерациональными, но они находятся во власти аффекта, а не специфической эмоции. Нравственные чувства, какие Фрэнк, а до него Адам Смит, называли эмоциями — это механизмы, обеспечивающие эффективное использование общественных отношений высокосоциальными существами к долгосрочной выгоде их генов. Это способ уладить конфликт между краткосрочной целесообразностью и долгосрочной рассудительностью в пользу последней121.
Связанные обязательствами
Для всего вышеизложенного Фрэнк предлагает термин «проблема достоверности обязательств». Чтобы получить долгосрочную выгоду от сотрудничества, иногда требуется преодолеть сиюминутный соблазн и на время отказаться от преследования личных интересов. Даже если вы это знаете и решили получить долгосрочную выгоду, как вы убедите других в том, что выбрали именно такой курс? Экономист Томае Шеллинг[40] иллюстрирует проблему достоверности обязательств так называемой дилеммой похитителя. Допустим, бандит смалодушничал и пожалел, что взял в плен свою жертву. Он предлагает ее отпустить, но только если та согласится не давать против него показаний. С другой стороны, он понимает: если отпустит ее, она, конечно, преисполнится благодарности, но у нее не будет ровным счетом никаких причин не нарушить свое слово и не отправиться прямиком в полицию. К тому моменту она будет уже не в его власти. Жертва, естественно, уверяет похитителя, что не сделает ничего такого, но ее слова неубедительны — похититель знает, что они яйца выеденного не стоят, ничего не мешает ей солгать. Фактически дилемма стоит перед жертвой, а не перед преступником. Каким образом она может гарантировать исполнение своей части сделки? Как она может убедить злодея в том, что нарушение их соглашения дорого ей обойдется?
Никак. По Шеллингу, жертва должна каким-то образом скомпрометировать себя саму: признаться в некоем ужасном преступлении, совершенном в прошлом — чтобы похититель тоже мог свидетельствовать против нее. Подобное обоюдное сдерживание станет гарантией того, что каждый сдержит данное им слово. Но сколько жертв похищений имеют за душой нечто столь же ужасное, как похищение человека? В чем им признаваться? Нет, это не реалистичный выход из ситуации, которая остается неразрешимой вследствие отсутствия имеющего силу обязательства.
В реальной жизни такого рода проблемы, однако, разрешаются гораздо легче — и по весьма интригующей причине. Мы связываем себя достоверными обязательствами с помощью эмоций. Рассмотрим два примера, которые предлагает Фрэнк.
Первый: два друга решают открыть ресторан — один готовит еду, второй ведет бухгалтерский учет.
