— ДеРод, звучит это так, будто ты — не один из нас, — ответил я.
Он сделал резкий жест, нахмурился:
— У меня дела…
Время от времени он бросал взгляды вверх, на тропинку, видимо, ожидал кого-то.
Этот разговор все больше казался мне… странным. Я не понимал его.
— ДеРод, мы же по тебе скучаем. Мы говорим о тебе. Гадаем, почему ты никогда…
На этом он отвернулся от меня, от
И после этого мы не получали от него никаких вестей. Целых несколько лет. Потом ДеРод стал ужасать нас своими сообщениями. И это общение, если это можно так назвать, всегда было каким-то внезапным, фальшивым. Мы ничего не понимали. Что он делал? Он страшно увлекся армией. Раньше мы рассматривали ее как способ занять молодежь, чтобы парни не хулиганили, и как защиту от жадных людей, которые могли бы покуситься на богатства Городов, но теперь она стала основной частью нашей экономики. Армия блистала и процветала, солдаты маршировали и тренировались до потери сознания — они даже жаловались. РеРод разработал для них новое одеяние экстравагантно ярких цветов — розовый с голубым и золото. Можно было взойти на любой из наших невысоких холмов и смотреть, как на равнине тренируются солдаты — вот это было зрелище! И ради чего? ДеРод не воевал, никому не угрожал, не пытался даже поднять свой престиж за счет армии. Номинально он стал Главнокомандующим — насколько мы знали, раньше у нас такого титула не было, — хотя в боевую подготовку и маневры он не вмешивался. И так шел год за годом. Год за годом. Нас начинал беспокоить тот факт, что все деньги утекали в армию. А потом произошла такая перемена, которую мы вообще считали невозможной.
Но я хотел рассказать, как сходил на кладбище, а все еще стою на краю Водопада и предаюсь воспоминаниям. Я отправился вниз по тропинке, готовясь к тому, что мне предстояло увидеть. Бассейн для малышей превратился в игровую площадку для молодежи. Они взяли моду собираться здесь и днем, и ночью, они сидели на краю бассейна или валялись в неглубоком водоеме, ели, пили, курили и… не только. Детей не водят сюда уже давно, дольше, чем прожили на свете некоторые из этих ребят. Теперь это собственность Молодых Соколов. Так они сами себя называют.
Я подошел и встал на небольшом расстоянии, потому что шум был просто ужасный, и мне вспомнился счастливый крик и визг играющих детишек. Соколы не обратили на меня внимания. Для них я был древним стариком в коричневом одеянии Двенадцати. Про которых они уже забыли, как и их родители. Неподалеку от меня на краю бассейна сидели мальчишки и девчонки, разбрасывающие вокруг себя, как обычно, объедки, а ведь мы примерно в этом же возрасте стали Смотрителями. Одна из девушек закричала мне: «Эй, старик, что это на тебе за наряд?» Подойдя чуть ближе, я ответил: «Так одеваются Двенадцать». Как я и предполагал, ответ был: «Двенадцать? Что это такое?» К разговору присоединилась еще одна девчонка: «Эй, дай-ка посмотреть. А мне бы пошло, как думаете?» Потом она засмеялась: «Я шучу, не беспокойся». — «Ты и сама могла бы такое сшить», — ответил я, понимая, что никто из них не умеет пользоваться швейными принадлежностями. Она похвасталась: «Да я даже не вижу разницы между двумя концами иголки!» Ее друзья засмеялись, захлопали. Она, видимо, была у них главной.
— Берешь ткань, — начал я, — прорезаешь отверстие для головы. Сшиваешь по бокам, оставляя место для рук. В жару можно носить просто так, как я сейчас, а когда похолодает — надевать поверх другой одежды.
Она напряженно слушала, стараясь вникнуть. Теперь они ничего не умеют делать руками. И зависят от Варваров. Но поскольку девочка заинтересовалась, я продолжил:
— Когда Дестра выбрала нас, Двенадцать, было решено, что нам лучше всего одеваться в самое простое платье. Хлопковое.
Я не стал говорить, что отчасти такое решение было принято для того, чтобы стимулировать людей носить хлопок, производство которого только начинало развиваться.
— А кто такая эта Дестра? — сострила она, решив развлечь товарищей за мой счет. — И кто такие Двенадцать? Я думала, вы давно все умерли.
Значит, про нас она хотя бы слышала, если уж не про Дестру.
Девчонка на ходу сочинила песенку: «Двенадцать стариков жутко скромно одетых, а на ногах у них старые штиблеты…»
— У нас были и женщины.
Но она лишь состроила симпатичную гримаску и принялась брызгать водой на сидевшего рядом мальчишку.
Я обратился к одному парню:
— Ты знал, что раньше это был бассейн для маленьких детей?
Он сделал недовольное лицо:
— Правда? Какой ужас! — и принялся паясничать: — Молодые Соколы захватили детский бассейн!
Все начали хохотать и отпускать грубые шутки. Скучающая молодежь, ждущая повода развлечься, как они сами говорили. Насилия в Городах становилось все больше, и я вовсе не хотел стать его жертвой.
Подростки считали себя Соколами, и это меня ранило. Да, они все были довольно миловидные, но изнеженные, с лишним весом.
«До свидания», — попрощался я и пошел, задумавшись о том, что та девчонка все же довольно легко сочиняла и пела: не все наследие Дестры потеряно…
Я пошел вниз, вдоль оросительных каналов, выходивших из бассейна, они проходили вдоль полей с овощами. В огородах работали и мужчины и женщины, Варвары. Наша молодежь такую работу презирает — гнуть спину, копаться в земле, пачкать руки.
Чем же они тогда занимаются? Хороший вопрос. Особо ничем. Делают друг другу прически, косметические процедуры, экспериментируют с пищей, одеждой. Народ наш пока еще богат, но в основном за счет того, что мы обираем других. Мы богаты, потому что не воюем. Но грабим тех, кто нас боится, нападаем на тех, кто не даст нам сдачи. Люди, живущие по ту сторону горы, которая служит барьером между нами и другим концом полуострова, воюют, и они бедны. Интересно, называет ли их молодежь себя Молодыми Орлами? Или, может, Пантерами? Горными Львами?
Эти грустные мысли занимали меня какое-то время, пока я шел в гору, на кладбище. Добравшись до больших деревьев, высаженных еще давно, в моей юности, я пошел осторожнее: на кладбище тоже собиралась молодежь.
Там красиво, могилы окружены тройным кольцом деревьев, в основном дубов. От пустого круга в центре расходятся лучи могил, которые представляют собой продолговатые желтые холмики с плитами из темно-серого камня, характерного для нашей местности. На могиле Одиннадцатого, похороненного несколько дней назад, камня еще нет. Внутри кольца деревьев на желтоземе растет редкая трава, как бы накрывая землю ковром и не давая ветру ее унести. В деревьях всегда живут птицы. В течение дня, пока солнце движется по небу, тени от деревьев перемещаются, набухают, сбиваются в кучу, потом редеют. Возле дерева лобзалась молодая парочка. Парень копал землю на кургане Одиннадцатого. Я встал в том месте, где похоронят меня, и обратился к нему:
— Минуточку, молодой человек, проявите уважение.
Он был полный, непривлекательный, наряд его смотрелся на нем нелепо.
Юнец посмотрел на меня:
— Чо?
— Здесь похоронен мой старый друг.
У него за поясом висел нож, рука потянулась к нему. Но парень наморщил лоб, видимо, пытаясь думать: я напомнил себе, что в наше время до них не сразу все доходит.
Так что я повторил:
— Здесь несколько дней назад похоронили моего друга.
Он посмотрел на уже поврежденную насыпь. Видимо, представил себе, что у него под ногами… и
