великовозрастный. Ну же,
Гарольд запустил пленку с домашним видео. Это были они — четверо, два мужа, две жены. Они вернулись с пляжа, женщины в парео поверх бикини. Мужчины еще в плавках. Роз с Лил сели на диван, на тот самый, на котором она сидела сейчас, а мужчины — на стулья с жесткими спинками, подавшись вперед. Женщины разговаривали. О чем? А это важно? Они смотрели друг другу в глаза, что-то энергично объясняя. Мужья старались вклиниться в беседу, присоединиться к ним, но женщины их буквально не слышали. Гарольд, а потом и Тео разозлились, повысили голос, но их все равно не услышали, когда мужчины наконец настойчиво закричали, Роз вскинула руку, чтобы присмирить их.
Роз вспомнила этот разговор — только что. Тема была незначительная. Мальчикам предстояло поехать к какому-то другу на выходные. Родители обсуждали. Не более того. То есть обсуждение вели матери, а отцам там и места как будто не было.
Когда мужчин заткнули, они лишь молча смотрели, обмениваясь взглядами. Гарольд был недоволен, а по жестам Тео читалось: «Женщины, что с них взять?»
А потом, бросив эту тему — мальчишек, — Роз продолжила: «Просто обязана тебе сообщить…», наклонилась к Лил и, неосознанно перейдя на шепот, сказала ей что-то, совершенно неважное.
Мужья все смотрели, Гарольд с напряженной иронией, Тео заскучал.
И так далее. Пленка крутилась и крутилась.
— Ты снял это, чтобы подловить меня? Ты все подстроил, чтобы мной манипулировать!
— Нет, ты разве не помнишь? Я снимал мальчишек на пляже. Ты взяла у меня камеру и сняла меня с Тео. А потом он сказал: «А как же девочки?»
— А…
— Да. И только просмотрев запись вчера, в общем-то я увидел… я не то, чтобы удивился. Ведь так у нас всегда. Вы с Лил вместе. Постоянно.
— Ну и что ты хочешь этим сказать? Что мы лесби?
— Нет. Не хочу. Да и если так — какая разница?
— Я просто не понимаю.
— Секс, естественно, особого значения не имеет. В сексе у нас все более чем нормально, но отношения у тебя не со мной.
Роз села, чувства скручивали ее узлом, она заломила руки, слезы готовы были пролиться.
— Так что я хочу, чтобы ты переехала со мной на север.
— Да ты спятил!
— Ох, я знал, что ты откажешься, но могла хотя бы сделать вид, что готова это обдумать.
— Ты хочешь развестись?
— Вообще-то нет. Но если бы нашлась женщина, для которой я был бы на первом месте, то…
— Тогда-то «да»! — воскликнула она наконец, расплакавшись.
— Ну, Роз… Не думай, что я не переживаю из-за этого. Ты мне дорога, ты же знаешь. И я буду дико по тебе скучать. Ты мне как друг. И вряд ли мне будет с кем-то так же хорошо в постели, это я тоже осознаю. Но здесь я чувствую себя тенью. Я не так уж важен. И все.
Теперь пришел его черед смахнуть слезу, закрыть глаза руками. Он вернулся в спальню, лег на кровать, она — рядом с ним. И они принялись утешать друг друга.
— Гарольд, ты сошел с ума, ты же это понимаешь? Я тебя люблю.
— Роз, я тебя тоже люблю, не думай, что не люблю.
Потом Роз позвала Лил, и они вдвоем посмотрели видеозапись, молча, до самого конца.
— Вот поэтому Гарольд хочет уехать, — заключила Роз, рассказав подруге вкратце о случившемся.
— Не понимаю, — ответила Лил, морща лоб. Она была крайне серьезна, да и Роз тоже, но при этом она улыбалась и злилась.
— Гарольд уверяет, что отношения у меня с тобой, а не с ним.
— Ну и чего он хочет? — спросила Лил.
— Говорит, что не чувствует себя включенным в нашу жизнь.
— Он не включен! Да я всегда при нем чувствовала себя… брошенной. Все эти годы я смотрела на вас с Гарольдом и мечтала…
До этого самого момента преданность не позволяла ей говорить, но теперь Лил наконец призналась:
— У меня брак не сложился. Мне плохо с Тео. Я никогда… но ты ведь знала. А вы с Гарольдом всегда такие счастливые… Ты себе представить не можешь, как часто я, уходя от вас, возвращалась к Тео и мечтала…
— Я не знала… Ну, то есть знала, конечно, что Тео не идеальный муж.
— Да уж не сдерживайся.
— Мне кажется, что это вам следует развестись.
— Нет-нет, — ответила Лил, взволнованно отмахиваясь от этой мысли. — Нет. Я однажды сказала это Иену в шутку, просто проверить, как бы он отреагировал, если я разведусь, и он буквально обезумел. Он так долго молчал, ну ты знаешь, как он может, а потом закричал, заплакал: «Нет, не делай этого. Не делай. Я тебе не позволю!»
— Значит, бедолага Том останется без отца.
— А у Иена его и так почти нет, — добавила Лил. А потом, когда уже казалось, что разговор завершен, вдруг спросила:
— Роз, Гарольд говорил, что мы лесби?
— Ну… нет, именно так не говорил.
— Но подразумевал?
— Не знаю. Не думаю, — непривычные попытки самоанализа причиняли Роз страдания. — Я сказала ему, что не понимаю. Не понимаю, из-за чего он так завелся.
— Но мы же не лесби, да? — спросила Лил, очевидно, нуждаясь в ответе.
— Мне кажется, нет.
— Но мы долго дружим.
— Да.
— Когда это началось? Я помню тот первый день в школе.
— Да.
— А до этого? Как это вышло?
— Не помню. Может, просто… повезло.
— Это точно. Ты — самая большая удача в моей жизни.
— Да, — согласилась Роз. — Но это же не значит, что мы… Чертовы мужики! — злость внезапно оживила ее, придав сил.
— Чертовы мужики! — повторила Лил с чувством, направленным на собственного мужа.
На этой ноте разговор был окончен.
Гарольд умотал в свой университет, окруженный не океаном, морскими ветрами, песнями и сказаниями, а песком, кустарником и колючками. Роз иногда приезжала к нему, ставила там свою «Оклахому!», которая имела огромный успех, и они снова предавались более чем нормальному сексу. Она говорила: «Не понимаю, на что тебе жаловаться?» — а он: «Ты бы на моем месте не жаловалась, да?» Когда Гарольд приезжал к ней и мальчикам — поскольку дети все время проводили вместе, их так и называли «мальчиками», во множественном числе, — казалось, что ничего не изменилось. Они ходили всюду вместе, приветливый Гарольд и энергичная Роз, любимая многими молодая чета — ну, может, уже не такая молодая, — как писали в желтой прессе. Хотя их брак уже доживал свое, они все равно казались полноценной парой. Как они сами над собой подшучивали — а юмора в их отношениях всегда было в избытке, — они были как деревья, сердцевина у которых уже сгнила, или кусты, которые растут от центра вширь и в той же последовательности умирают. Расходиться им было нелегко. Куда бы они ни пошли, его приветствовали бывшие ученики, а ее — все те, кто работал над ее постановками. Для сотен людей они были «Гарольдом и Роз». «Роз, Гарольд, вы меня помните?» Она всегда помнила всех, а он знал своих прежних учеников, словно королевская особа, предъявляющая к себе требования запоминать все лица и
