— В твоем случае писатель трахает продюсера. Мой богатый опыт подсказывает, что обычно бывает с точностью до наоборот. Поэтому браво: ты поборол законы голливудской силы тяжести.
— Но, Элисон, ведь именно ты нас и свела.
— И не говори. Но не волнуйся, я не стану требовать пятнадцать процентов ваших будущих совместных заработков.
Элисон также напомнила мне, что, поскольку теперь мы с Салли живем вместе, будет разумнее отказаться от идеи написания сценария пилотной серии для «Фокс». За которую я, кстати, еще и не брался.
— Пойми, это будет выглядеть как ее свадебный подарок, и я легко могу представить, как все это распишет какой-нибудь выскочка вроде Питера Барта в «Дейли Вераити».
— Мы с Салли это уже обсуждали. И решили, что о сценарии следует забыть.
— Какие увлекательные у вас разговоры в постели.
— Мы обсуждали это за завтраком.
— До или после секса?
— Не понимаю, как я тебя до сих пор терплю.
— Потому что я тебе действительно друг. И потому что я прикрываю твою спину… причем до такой степени, что совет, который я тебе только что дала, будет стоить мне сорок тысяч долларов комиссионных.
— Ты такой альтруист, Элисон.
— Нет, дура, элементарная дура. И вот еще один совет от твоей старшей сестренки, цена которой — пятнадцать процентов. Следующие несколько месяцев постарайся не высовываться. Слишком уж в последнее время у тебя все хорошо.
Я, как мог, старался следовать ее совету, но в паре с Салли это было сложно. Мы с ней были «идеальными экземплярами» Голливуда; некоторым образом, Лига плюща, интеллектуальные люди, которым удалось выжить в горючем мире телевидения. Материально благополучные, но при этом делающие вид, что ненавидят всякую показуху. Наша квартира была минималистской по дизайну, моя «порше» и «рэнджровер» Салли были машинами «среднего уровня, но толковыми», и за рулем сидели люди «среднего уровня, но толковые», которым явно удалось добиться определенного уровня профессионального успеха. Нас приглашали на правильные вечеринки и правильные премьеры. Но каждый раз, когда мне приходилось давать интервью, я обязательно говорил, что нас не соблазняет слава и мы не стремимся к верхам общества. Тем более, мы оба слишком заняты, чтобы озаботиться такими пустяками. В Лос-Анджелесе люди ложатся спать рано. Поэтому, если учесть, что Салли на осень готовила новую комедию, а я был по уши в съемках второго сезона, у нас совершенно не оставалось времени не только на светскую жизнь, но даже друг для друга. Как выяснилось позднее, Салли жила строго по расписанию, причем до такой степени, что она умудрялась планировать даже страсть — не более трех раз в неделю, — хотя вслух это, конечно, никогда не проговаривалось. Разумеется, были и приятные исключения, но они казались искусственными: как будто она просчитывала, что в то редкое утро, когда ей не нужно отправляться с кем-нибудь на деловой завтрак, мы можем потратить минут десять или пятнадцать на достижение взаимного оргазма, прежде чем приступить к зарядке.
И все же я не жаловался. Потому что, если не считать редких угрызений совести насчет Люси и Кейтлин, все складывалась так, как мне бы хотелось.
— У всех должны быть свои проблемы, — сказал мне мой новый друг Бобби Барра, когда я засиделся вместе с ним в ресторане (правда, то была пятница) и под воздействием момента признался ему, что меня все еще терзает вина за то, что я разрушил семью.
Бобби Барра был в восторге, что я выбрал его в качестве исповедника. Ведь это означало, что мы с ним близки. А Бобби Барра нравилось думать, что он близок со мной. Потому что у меня теперь было имя, я был знаменитостью — один из немногих настоящих победителей в городе отчаянных стремлений и постоянных неудач.
— Смотри на это так. Твой брак принадлежит к той части твоей жизни, когда тебе ничего не удавалось. Поэтому, естественно, тебе захотелось от него избавиться, стоило перебраться на зачарованную сторону улицы.
— Наверное, ты прав, — неуверенно сказал я.
— Безусловно, я прав. Новая жизнь — это новое все.
Включая новых друзей, таких как Бобби Барра.
Эпизод второй
Бобби Барра был богат. Серьезно богат. Но не «мать твою, как богат».
— Что ты имеешь в виду под «мать твою, как богат»? — как-то спросил я его.
— Ты про положение или цифры?
— Про положение я и сам догадываюсь, я про цифры.
— Сто миллионов.
— Так много?
— Это не так много.
— На мой взгляд, за глаза достаточно.
— Сколько миллионов в миллиарде?
— Если честно, не знаю.
— Тысяча.
— Тысяча миллионов — это миллиард? Выходит, миллиард — это «мать твою, как богат»?
— Не просто ты сам «мать твою, как богат», но и десять поколений твоей семьи вполне обеспеченные люди.
— Да, это действительно серьезно. Но если у тебя всего сто миллионов…
— Ты можешь послать меня к такой-то матери, но тебе придется более тщательно выбирать аудиторию.
— Ты, наверное, уже «мать твою, как богат», Бобби.
— Близко к тому.
— По мне, это здорово.
— Может быть. Но скажу тебе, когда начинаешь общаться с по-настоящему большими ребятами, такими как Билл Гейтс, Пол Ален, Фил Флек и им подобные, сто миллионов — детские забавы. Десятая часть миллиарда. Что это для тех, кто стоит тридцать, сорок, пятьдесят миллиардов?
— Карманная мелочь.
— Бинго. Карманная гребаная мелочь. Даже пачкаться не стоит.
Я подавил улыбку:
— Ну, с точки зрения простого смертного… кому в прошлом году удалось заработать всего лишь миллион…
— Ага, но и ты достигнешь большего… если позволишь мне тебе помочь.
— Слушаю тебя внимательно.
Советы из Бобби так и сыпались, когда речь заходила о рынке, потому что именно этим он зарабатывал себе на жизнь. Он играл на бирже. И делал это так хорошо, что сегодня, в тридцать пять лет, он был почти «мать твою, как богат».
Его достижения особенно впечатляли, если учесть, что свои деньги он сделал самостоятельно. Бобби называл себя Даго из Детройта: он был сыном простого электрика, работавшего на заводе Форда. Но пока все другие подростки мучились от стыда из-за прыщей, Бобби изучал финансовую сферу.
