когда-то выцарапывали свои имена, заменили алюминиевыми, а старую кафельную плитку на полу — мраморной.
Он прочел имена на домофоне. Фамилии матери там не было. Он постарался успокоить свои страхи, вспомнив письмо, которое она ему написала. Четыре года назад она была жива! Но четыре года для человека, страдающего амнезией, — совсем не то, что для старой женщины.
В истории, в которую он попал, для него не было больше роли; ему захотелось остаться одному, наедине со своим горем.
Он заметил маленький отель, чуть подальше на той же улице. В такие гостиницы заходят лишь по необходимости.
Комната была неопрятная. Грязные потеки на облупившейся краске. Слабый свет, пробивающийся сквозь засаленные занавески. Но Жереми была безразлична эта отвратительная обстановка.
Он лег на кровать и закрыл глаза.
Прошел, должно быть, примерно час, как вдруг в дверь постучали. Жереми не шевельнулся. Он никого не ждал, ни для кого не существовал.
Стук повторился.
Потом повернулась ручка. Жереми увидел, как дверь медленно приоткрылась, различил тень, затем взгляд. На него смотрел мужчина. Он не решался войти и постоял несколько секунд на пороге, потом шагнул в комнату, на свет.
И тут, несмотря на все забытые годы, Жереми узнал вошедшего.
Жереми сидел на кровати перед Симоном. Оба молчали. В суровом и непреклонном лице сына Жереми узнавал ребенка, которого так мало знал. Он был красив строгой правильной красотой.
Жереми был одновременно взволнован и опечален. Он не ожидал, что Симон бросится ему на шею, но его холодный взгляд причинял боль.
Симон заговорил первым.
— Я пришел задать вам один вопрос, — сказал он твердо.
Это «вы» кольнуло Жереми. За ним он увидел конфликты, которые развели их, отдалили друг от друга и в конце концов сделали чужими людьми.
Жереми знал, о чем Симон пришел спросить. Он вздохнул, выражая свое бессилие.
— Я не могу на него ответить.
Симон стиснул зубы.
— Ты пришел спросить, каковы мои намерения по отношению к твоей матери, к вам, — продолжал Жереми. — Ты хочешь знать, что я собираюсь делать. Но я не знаю.
— Вы не знаете? — яростно повторил Симон. — Для меня это уже ответ!
— Нет. Я не знаю, потому что могу отвечать только за свои сегодняшние чувства и поступки. Завтра я буду другим человеком. Человеком, о котором я знаю только, что он плохой, и над которым не имею никакой власти.
Симон кинулся на отца и схватил его за грудки.
— Послушайте меня хорошенько, — заговорил он, встряхивая его, словно подчеркивая каждое слово. — Тюремная администрация сообщила нам об окончании вашего срока, и уже несколько недель моя мать в ужасе. Она не спит, не ест. Я следил за вами от самой тюрьмы. Видел, как вы подходили к нашей старой квартире. И к бабушкиному дому тоже. Я не знаю, что вы замышляете, чего добиваетесь, но зарубите себе на носу: если вы только приблизитесь к моей матери, если вы намерены нам вредить, клянусь вам, что я… я заставлю вас об этом пожалеть! Моя мать достаточно выстрадала. Я не хочу, чтобы она умерла от страха или от горя, как дедушка с бабушкой. Я не дам вам ее убить! Клянусь!
Симон ослабил хватку и яростно отшвырнул Жереми на кровать. Лицо его вновь обрело свою строгую, суховатую красоту. Он повернулся и направился к двери.
— Постой! — крикнул Жереми.
Тон его голоса удивил Симона.
— Что ты сказал? Моя мать, она… мама у…
Симон смутился, но оставался настороже.
— Вы это знаете. Она скончалась два года назад. По вашей вине. Умерла от горя. Она потеряла мужа… а сына потеряла еще раньше. Она просто не хотела жить. Перестала есть. Нашей любви не хватило. Она все еще ждала вашей.
Жереми сполз на пол. Жгучая боль пронзила ему сердце и с каждым его ударом жидкой лавой растекалась по мельчайшим уголкам его сознания, по тончайшим фибрам каждой мышцы. Он весь стал пылающим огнем и готов был сгореть, рассыпаться пеплом и смешаться с пылью, в которой терялись его глухие стоны и рыдания.
Он плакал; потом, почувствовав себя опустошенным, выпрямился и прислонился к стене.
— Я ничего этого не хотел, Симон, — простонал он. — Я стремился к нормальной жизни, с твоей матерью. Моя жизнь была бы так прекрасна, если бы… если бы я не сошел с ума. Если бы во мне не сидел этот монстр, готовый все принести в жертву ради своего удовольствия. Я не знаю, что у меня за болезнь, Симон. Знаю одно — что никогда не бываю собой. Только редкие просветления позволяют мне время от времени увидеть зло, которое я натворил.
— В день вашего рождения? — спокойно спросил Симон.
— Откуда ты знаешь?
— Мама сказала.
— Стало быть, она мне поверила.
— Да… в общем… Она всегда говорила, что вам трудно доверять, потому что вы всегда лгали. Но когда вы сами на себя донесли в полицию с этими наркотиками, это ее потрясло. И когда вы послали ей это письмо про вас и… жену Пьера, и потом это предупреждение насчет некоего Владимира. Она рассказала мне все это, и мне хочется ей верить. Я вспоминал день, когда вы отвезли меня в больницу. В тот день вы были другим. Не тем человеком, которого мы с Тома знали. Конечно же назавтра Тома вас снова возненавидел, а я — забыл.
Он говорил медленно, чеканя каждое слово.
— Я ничего этого не хотел, Симон, — повторил Жереми.
Наступило молчание. Потом Симон снова заговорил:
— Если я допущу… — Он оборвал фразу и задумался. — Что будет завтра?
— Не знаю. Ты ненавидишь меня, не так ли?
— Я не могу провести черту между тем, кто вы сегодня, тем, кем были вчера, и тем, кем будете завтра. Это слишком трудно. Да и все равно ни к чему.
— Я понимаю, — вздохнул Жереми. Он поднялся и встал перед сыном. — Позаботься о матери. Я удалю отсюда негодяя, которым буду.
— Как?
— Еще не знаю. Что-нибудь придумаю. Доверься мне. Лучше не знать о вещах, над которыми мы не властны.
Впервые Симон опустил глаза.
Жереми хотелось обнять его и прижать к себе, не только чтобы успокоить, но и чтобы почерпнуть от прикосновения к сыну немного любви, в которой он так нуждался.
— Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Не беспокойся. Теперь иди.
Симон был уже в дверях, когда Жереми вновь окликнул его. Голос его дрогнул.
— Симон, я хотел тебя спросить… Виктория… Твоя мама… Она не вышла замуж?
Симон слабо улыбнулся ему:
— Лучше не знать о вещах, над которыми мы не властны.
Вечер тянулся бесконечно. Ему не терпелось дождаться его конца и покинуть эту юдоль страданий. У него был еще целый час, чтобы разработать план, который позволит ему сдержать свое обещание. Совершить новое преступление, чтобы сразу сесть в тюрьму? Решение простое и эффективное. Попытки кражи должно хватить.
Жереми думал о Симоне. Поступок юноши восхитил его. Он был доволен, что удалось поколебать
