вой казался ему оглушительным. Вначале юноша обменялся с Альенорой ничего не значащими словами. Но потом, мало-помалу, начал говорить о себе самом. И уже не мог остановиться. Никогда и никому он еще так не доверял.
Он говорил о майском празднике, о Перрине и о том, что попросил ее выйти за него замуж.
Сперва Альенора слушала молча, потом обронила:
– Какая жалость! Когда вы поженитесь, встреч в гроте больше не будет.
– Вы полагаете?
– Конечно! Только влюбленные делают подобные вещи. В браке все становятся скучными и серьезными.
– Что же тогда делать?
– Не спешить. Вы оба так молоды. Пользуйтесь жизнью… А теперь я вас покину. Становится зябко.
И она оставила его, больше ничего не добавив.
Какое-то время Анн стоял, ошеломленно застыв, а после очнулся, прибежал в тайную комнату и заперся там. Но усидеть на месте не мог и начал ходить по кругу – так велико было его возбуждение. Конечно же, Альенора Заморская права! Как он мог быть настолько глуп, чтобы собственными руками разрушить очарование грота, женившись на Перрине? Конечно, он женится на ней, но не сейчас…
Утром он нашел свою подругу в гроте. Был канун Пасхи, и она опять надела то же белое платье, что и в майский праздник. Увидев его, Перрина впервые сама пошла ему навстречу, радостно улыбаясь. Анн быстро заговорил, захлебываясь от восторга:
– Перрина, знаете, что я понял этой ночью? Мы не должны венчаться прямо сейчас. Давайте подождем лет десять! Хотите?
– Я ничего не хочу, сеньор.
– Вы не понимаете? Ведь так я буду иметь счастье встречаться с вами здесь столько, сколько захочу!
Перрина подошла к трещине-бойнице и долго стояла молча, глядя на текущую воду Анн удивился.
– О чем вы думаете?
– Ни о чем. Я слушаю реку.
– И что она говорит вам?
– Ничего, сеньор, ничего важного.
– Скажите все-таки.
Перрина поколебалась мгновение, потом ответила, по-прежнему не глядя на него:
– Она говорит о «волчьей даме», которую вы катали на вашем коне…
Анн встрепенулся.
– Я ее вовсе не катал. Я спасал ее от смерти. И к тому же она не «волчья дама», не Теодора! Все это глупые россказни!
– Как вы ее защищаете…
– Защищаю, потому что на нее нападают. Если бы вы узнали ее получше, вы бы сами устыдились!
Перрина натянуто улыбнулась.
– Я должна вас покинуть, сеньор. Мои родители до сих пор хворают. Мне надо идти ухаживать за ними.
– Ну что ж, ступайте… Не знаю, сможем ли мы увидеться завтра. Ведь наступает Пасха.
– Это неважно, сеньор.
Перрина вышла из грота, села в свою лодку, взяла весло и поплыла через реку. Анн же вскочил на коня и галопом поскакал к замку.
Перрина солгала: ее родители были здоровы и вовсе не нуждались в заботах дочери. Вернувшись на мельницу, она сразу же побежала в свою комнату, чтобы остаться одной.
Размеренное движение колеса, возобновившееся, наконец, после долгих дней безмолвия, убаюкало ее на какое-то время, но вскоре боль вернулась и заполнила ее целиком.
Все закончилось, даже не начавшись! «Волчья дама» завладела сердцем ее сеньора – пусть даже он сам еще не отдает себе в этом отчета. Быть может, он когда-нибудь женится на ней, а может – нет. Это не имело значения. «Волчья дама» достаточно вскружила голову молодому сеньору, чтобы заставить его забыть Перрину.
Но смеет ли Перрина жаловаться? Могло ли обернуться иначе? Они оба, и Анн, и Альенора, – из одного мира. Оба знатные. А она, Мельникова дочка, пахнет мукой. Ей нечего делать среди важных господ.
Внезапно девушка мучительно вздрогнула. А как же ее поцелуй? Теперь-то ясно, что сеньор никогда не вернет его. Она хотела его, этого поцелуя… Она его так ждала!
Девушка подбежала к окну. Вода знает! Вода ответит ей, потому что теперь снова может говорить… Перрина склонилась над колесом. Никогда еще голос воды не был таким громким. Он звучал просто оглушительно. И впервые Перрина не понимала свою реку. Ответ был какой-то неясный, запутанный. Она
