этом пятачке произошло особенно яростное столкновение. Женщины опять отличились: они выливали на атакующих потоки кипящего масла, но этого оказалось недостаточно. Англичан было слишком много, и форт оказался в их руках. Бастард был вынужден дать приказ к отступлению. Он повелел разрушить мост между Турелью и бастионом Сент-Антуан на острове посреди Луары.
Последствия оказались весьма серьезны. Конечно, городские укрепления остались целы, но сообщение с южным берегом, а тем самым и с внешним миром прервалось.
Однако удача или воля Божья – если только не мастерство старшего пушкаря Монтеклера – изменили ситуацию.
24 октября граф Солсбери захотел осмотреть захваченные им позиции. Он прохаживался по дозорному ходу Турели, когда многочисленные орудия орлеанской артиллерии, направленные в ту сторону, дали залп.
Уильям Глэсдейл, находившийся рядом со своим командиром, как раз говорил ему: «Милорд, видите ваш город?» – когда пушечное ядро проломило стену неподалеку от беседующих. Осколок камня угодил Солсбери в голову, и он вскоре умер, не приходя в сознание.
Смерть графа Солсбери стоила победы в целой битве. Это был лучший английский полководец. Его стратегического чутья англичанам потом будет жестоко недоставать. К тому же его гибель нанесла суровый удар по боевому духу войск, в то время как орлеанцев она, наоборот, изрядно ободрила. По городу и окрестностям тотчас же разнесся слух, что это сам Бог поразил графа, чтобы покарать за разграбление церкви Богоматери в Клери.
Отныне все взоры были обращены к Орлеану, и каждый, на чьей бы стороне он ни находился, чувствовал: близится решительная битва…
***
Расставшись с Изидором, Анн незамедлительно отправился в Невиль-о-Буа. Как и прежде, на Бордоской дороге, он вырезал себе две дубинки и решил, что будет биться только ими. Они станут его единственным оружием.
Невиль-о-Буа оказался очаровательной деревушкой, удивительно мирной и безмятежной для столь неспокойных времен. Дома были отделены друг от друга садиками, в которых поселяне ставили ульи. Мед был главным источником дохода в Невиле, располагавшемся на самом юге области Гатине, да и в остальном краю.
Анн остановился на городской площади. Был рыночный день. Анн испытал странное волнение, видя этих людей: они походили на любых других, но с ними его связывали крепчайшие узы подданства. Крестьяне из соседних деревень продавали кое-какие овощи и фрукты. Рядом поставил свою тележку точильщик, и жители приносили ему на заточку свои нехитрые орудия.
Анн осмотрелся. На площади находилась церковь недавней постройки, а рядом – укрепленное здание, тоже совсем новое. Его окружал ров с водой, затянутой тиной. Через ров прямо ко входу, закрытому высокой решеткой, был перекинут каменный мост.
Само здание было высоким, с островерхой аспидной крышей и большими прямоугольными зарешеченными окнами. Оно больше походило на какой-нибудь городской особняк, чем на укрепленный деревенский замок. Часть фасада заросла плющом.
Анн долго рассматривал красивое здание, казавшееся нежилым. Чем еще оно может быть, если не жилищем сеньоров де Невилей? Была ли тут хоть раз его мать? Отражалось ли в воде этих рвов ее лицо?.. Он отогнал эти мысли. Сейчас пора не мечтаний, а действий. Пора исполнить обет, принятый у Гроба Господня!
Посреди площади на довольно высоком основании стоял железный кованый крест. Анн проворно взобрался на него и громко заговорил, обращаясь к крестьянам:
– Друзья, послушайте! Меня зовут Анн Иерусалимский. Если я ношу столь гордое имя, то лишь потому, что оно было дано мне самим Господом на Масличной горе, в день Пасхи…
Гул голосов стих, люди подошли поближе.
– И возле Гроба Господня я дал торжественную клятву Богу: вернуться во Францию, чтобы избавить королевство от англичан, терзающих его так давно. Поможете вы мне в этом деле?
Анн умолк в замешательстве. Вместо воодушевленного «да!», на которое он рассчитывал, ответом ему была лишь мертвая тишина. Все как один смотрели на оратора, но лица слушателей выражали в лучшем случае подозрительность, а в худшем – враждебность. Анн был почти уничтожен их реакцией. Неужто жители Невиля благоволят англичанам?
Несколько крестьян отделились от остальных. Их предводитель, дюжий бородач, настоящий великан, вырос перед Анном.
– А не слишком ли ты молод, чтобы вернуться из Иерусалима? Может, скорее, ты приполз из Лондона?
Анна окружила угрожающая толпа. Ничего не понимая, он спустился с креста, чтобы объясниться:
– Но я же говорю вам, что англичане…
Он хотел уйти, но ему не давали прохода. Выбора не оставалось. Он проложил себе путь с помощью дубинок, стараясь бить не слишком сильно. Бородач сграбастал его за шиворот и приподнял над землей. Анну ничуть не хотелось драться с этим здоровяком, заподозрившим, что он англичанин, но иначе было нельзя. Ударом по предплечью молодой человек заставил своего противника разжать пальцы. После второго, нанесенного в грудь, тот рухнул на колени, но все еще не унимался, поэтому Анн треснул его по макушке и оставил оглушенным в пыли.
Поражение бородача вызвало настоящий бунт. На чужака набросились все, включая женщин. Не мог же Анн отлупить всех этих людей! Он попытался вернуться к кресту и взобраться на подножие, где оказался бы под Божьей защитой, но ему не позволили этого сделать. Он уже выронил одну из дубинок и подвергался нешуточной опасности быть разорванным в клочья, как вдруг раздался низкий, властный голос:
