просят не крови, а молока… И после, даже когда творят жуткие злодеяния, каждый сам для себя – правильный и хороший. Мы придумываем настолько изощрённые оправдания, что только диву даёшься, и всё ради того, чтобы ладить с собственной совестью. Если это перестаёт получаться, человек лезет в петлю… На самом деле мы алчем не добра или зла, а силы. В ком-то эта жажда сильней, в ком-то глуше, но никто не лишён её вовсе. Есть сила воина, сила красавицы, лицедея, жреца, государя, мастерового, певца… Причём каждый человек глубоко в душе знает, что никакой силы не будет без трудов, лишений и боли. Только кто-то не боится сам поднимать муки и тяготы, а другой не боится доставлять их другим. Вот и вся разница.
Волкодав долго молчал. Потом спросил:
– Это ты про Мавута?
– Я очень давно знаю Мавута, – сказала Кан-Кендарат. – Ещё задолго до того, как твой отец присватался к твоей матери, малыш, мы ходили в учениках у одного действительно мудрого человека.
Волкодав невольно принялся гадать, сколько же на самом деле ей лет. Иногда она казалась ему очень старой. Она рассуждала о Последней войне, словно видела двухвековой давности беду своими глазами. А потом взлетала на спину ошалевшему жеребцу и уносилась на нём без седла и узды. Или призывала к нему, ученику, милосердие Кан, и он по-прежнему ничего не мог ей противопоставить.
Жрица опять подслушала его мысли.
– Мавут никогда не сумеет постичь всю глубину кан-киро, – толкнув пятками ослика, сказала она. – Это искусство не даётся тому, кто не умеет чувствовать чужую боль как свою. Мавут избрал путь чужой боли. Ты не такой.
Волкодав чуть не ляпнул, что к могуществу не стремится, а на силу и так вроде не жалуется, – но вовремя прикусил язык.
– У меня была небольшая, но всё же надежда, что Мавут призадумается, встретив человека сильнее себя, идущего по иному пути… – Мать Кендарат посмотрела на спящего Иригойена и улыбнулась. – В этом мальчике тоже живёт немалая сила. Ты вот дал Мавуту отпор, заставив его удрать без оглядки, а наш сын пекаря его просто не заметил бы. Понимаешь, о чём я?
Волкодав понимал. И сравнение было не в его пользу. Иригойен действительно как будто не замечал в людях зла. Пока эти самые люди не накидывались на него с кулаками.
– Его сила – в чистоте и правде души, устремлённой к небесному Свету. Помнишь, как он огорчился, осмысливая свою схватку с мономатанцем? Думаешь, Мавут зря затеял тот разговор?.. Он хотел понять, кто перед ним, и увидел, что Иригойен – как яблоко на нитке: нипочём не укусишь, только испакостишься своей же слюной.
– Тогда он подъехал к тебе, а ты его в озере выкупал, – сказала мать Кендарат и вдруг взяла Волкодава за руку. – Но на самом деле всё это не так важно, малыш. Я просто подумала, а вдруг Мавут задержит тебя ещё хотя бы на год… а лучше – на два… Прежде чем ты отправишься на свой север, чтобы отомстить…
Волкодав хотел ответить, но что именно – сразу забыл, поскольку в это время произошло нечто странное. Кругом не было видно ни души, и тем не менее откуда-то долетел женский голос:
Он звучал как будто очень издалека. И был каким-то…
Заунывный голос то ли подпевал негромкому
