Мир по дороге

Гаугар следила за ней, слегка приоткрыв рот. Волкодаву пришлось тронуть мастера за локоть.

Глыба постукивала. Она дрожала и колебалась, едва заметно отрывая от скального основания то один край, то другой… Гаугар схватила за шиворот ближайшего рубщика. Тот вздрогнул, очнулся и торопливо наклонился подложить клин.

Потом людей стало укачивать, словно на корабле в бурю.

Глыба стучала и постепенно приподнималась.

На волосок… ещё на волосок…

Танец матери Кендарат тянул к небесам землю. Человеческое естество без привычки такого выдержать не способно. Твердь ощутимо уходила у ватажников из-под ног, хотя глаза свидетельствовали о её неподвижности.

Ещё на волосок… на полпальца…

Люди ползали на четвереньках, корчась в приступах рвоты. Однако мужики под началом у Гаугар всё же не зря считались самыми крепкими и строптивыми. Под края глыбы входили всё новые клинья, вдвигались глубже и глубже…

Наконец мелкие камни прекратили подскакивать и перекатываться сами собой. Жрица остановилась. Мир покачался ещё немного – и стал постепенно возвращаться к привычному равновесию.

Кое-что у меня не вполне ещё получается, вспомнилось Волкодаву. Он подбежал к «чушке» и успел подхватить на руки пошатнувшуюся Кан-Кендарат.

Глыба стояла на крепко вбитых подпорах, готовая лечь на каточки, опутаться прочными гужами и выехать на грузовой двор.

Венн бережно уложил жрицу на плащи, расправленные Иригойеном у огня. Кто-то принёс сапожки. Волкодав хотел обуть её, но маленькие ступни показались ему совсем ледяными, и он принялся растирать их.

А я-то думал, дурак, это я один чему-то учусь. Сейчас ты шутя сожгла бы в своих жилах тот яд. И за руку бы кусать не пришлось…

Мать Кендарат приоткрыла глаза.

– Вспомни мою неуклюжесть, малыш, когда я снова начну шпынять тебя, – прошептала она. – На самом деле я ничего ещё не знаю и не умею. Настоящий мастер кан-киро направляет истечение силы, струящейся повсюду вокруг, а я расходовала свою. Наставник засмеял бы меня. Как холодно…

Волкодав обнял её и начал тихонько баюкать, устроив седую голову у себя на плече. Гаугар и ватажники молча стояли кругом.

* * *

…Пещера. Дымный чад факелов, проникающих из штрека в тёмный забой.

«При жизни Белый Каменотёс был рабом, таким же, как мы…» – повествует Динарк.

Рудокопы слушают его, собравшись в кружок. Двое новичков, вельх и аррант, прежде слышали только упоминания о Каменотёсе. Остальные рады возможности вновь прикоснуться к тому, что всех здесь объединяет. Из дальнего угла, где в стену вделано кольцо для цепи, поблёскивают глаза Серого Пса.

«Он родился под вольным небом доброй страны, – продолжает Динарк. – Цветущей страны, прекраснее которой нет ни на западе, ни на востоке. Он был халисунцем…»

«Саккаремцем! – тотчас перебивает ревнивый голос. – Он был саккаремцем!»

«Во имя Неизъяснимого! – стискивает кулаки мономатанец. Его почти не видно в потёмках, только зубы и белки глаз. – Он был из племени ранталуков!»

«Тогда его называли бы не Белым, а Чёрным, – подаёт голос господин Гвалиор, по обыкновению стоящий возле входа в забой. – Тихо вы!.. Давай ври дальше, Динарк».

«Мы не знаем его имени, только то, что он был весел и счастлив, – вновь берёт слово безногий. – Когда он решил привести на своё ложе жену, его одарила любовью самая милая красавица во