Эффект Люцифера

нуждается в их помощи и доброй воле. Благодаря участию в СТЭ я начала проводить новаторские исследования в области выгорания — психологических последствий „помогающих профессий“, предполагающих эмоциональную нагрузку, когда изначально преданные своему делу профессионалы дегуманизируют тех самых людей, которым должны помогать. В своих исследованиях я стремилась объяснить причины и последствия выгорания в самых разных профессиях и обстоятельствах; полученные результаты я стремилась использовать на практике. Я считаю, что необходимо анализировать ситуационные детерминанты выгорания, а не просто фиксировать внимание на индивидуальных особенностях отдельных представителей помогающих профессий. Таким образом, история моего участия в Стэнфордском тюремном эксперименте не ограничивается той ролью, которую я сыграла, побудив закончить его раньше времени. Она стала началом новой программы исследований, возникшей под влиянием моего личного опыта участия в этом уникальном эксперименте»[221].

Фил Зимбардо. А еще был я. (См. примечания о Кертисе Бэнксе и Дэвиде Джаффе[222].) Неделя Стэнфордского тюремного эксперимента во многом изменила мою жизнь — и профессиональную, и личную. Результаты и неожиданные позитивные последствия, которые этот опыт мне принес, были весьма обширны. Он повлиял на мои последующие исследования, на мою преподавательскую работу и личную жизнь. Я стал агентом социальных изменений, стал заниматься улучшением условий содержания в тюрьмах и привлекать внимание общества к другим укоренившимся злоупотреблениям властей.

Мои исследования в следующие три десятилетия находились под влиянием идей, возникших во время СТЭ. Они побудили меня изучать феномены застенчивости, восприятия времени и причин сумасшествия. Еще я хотел бы указать на связи между нашим тюремным экспериментом и новым исследованием, посвященным застенчивости и методам ее преодоления, а также кратко остановиться на том, как этот эксперимент повлиял на мою личную жизнь.

Застенчивость как добровольное тюремное заключение

Какая темница столь же темна, как наше собственное сердце?

Какой тюремщик столь же непреклонен, как мы сами?

Натаниэль Готорн

В нашем тюремном подвале заключенные отказались от своих основных свобод под влиянием принуждения и внешнего давления со стороны охранников. Но в реальной жизни, за пределами лаборатории, люди часто добровольно отказываются от свободы слова, действия и близости с другими — без всяких охранников, вынуждающих их это делать. Требовательный и жестокий «охранник» становится частью их образа себя; этот «охранник» лишает их спонтанности, свободы и радости жизни. В то же время эти люди интернализируют образ пассивного заключенного, который не хочет соблюдать эти ограничения. В результате человеку начинает казаться, что любые действия, привлекающие к нему внимание, грозят ему унижением, позором, социальным отвержением, и поэтому их нужно избегать. Под давлением своего внутреннего охранника такой «заключенный» бежит от жизни, прячется в «раковину» и добровольно выбирает безопасность безмолвной тюрьмы застенчивости.

Эта метафора, родившаяся благодаря СТЭ, заставила меня задуматься о том, что застенчивость — это нечто вроде социальной фобии, которая разрывает связи человека с другими людьми, превращает их в угрозу и лишает его радости общения. Через год после нашего тюремного исследования я начал обширный исследовательский проект — Стэнфордский проект по застенчивости (Stanford Shyness Project). Я хотел исследовать причины и корреляты застенчивости у взрослых и подростков, а также их последствия. Это было первое систематическое исследование застенчивости у взрослых людей; собрав достаточно данных, мы создали специальную программу преодоления застенчивости и уникальную клинику застенчивости (1977). Эта клиника и сегодня активно действует в Пало-Альто под руководством доктора Линн Хендерсон. Сейчас она входит в состав Тихоокеанской высшей школы психологии (Pacific Graduate School of Psychology)