она выпустила крылья — и на взлет. Машину мотало, она по крышам впереди идущих прошлась, там столкнулся еще кто-то. Ада зацепила крылом отбойник, и я гляжу только: она вываливается вниз. Кувырком. Взрыв такой был, что эстакада вздрогнула.
— И конечно, уже нашлись свидетели, что она в машину села пьяная.
— Разумеется. Владелец того кафе, где вы сидели, и парковщик. От машины там ничего не осталось, разметало в пыль. От Ады тоже.
Я покачала головой:
— Можешь считать меня циничной сукой, но плакать над ней что-то не тянет.
— Ты не циничная. Ты всего лишь недостаточно сентиментальная.
— Сентиментальность — оборотная сторона жестокости.
— О чем и речь. Вот Ада над тобой всплакнула бы.
Я замолчала, выдерживая паузу. Мелви поняла. Она повернулась спиной, обняла себя за плечи.
— Мел, это правда? — тихо спросила я. — Что игру в молчанку предложила ты?
— Да, — без эмоций ответила Мелви. — Правда.
Я тихо обошла ее. Она уставилась в окно.
— В глаза мне смотреть не стыдно?
— Дел, прекрати. Это было давно.
Я коротко размахнулась и четко пробила ей в левую скулу.
Мелви отлетела, потеряла равновесие и упала.
Мы пили чай. Перед Мелви стояла миска с ледяной водой, куда она обмакивала платок и прикладывала его к скуле.
Я успела наорать на нее, назвать предательницей, объяснить, как я верила ей, а она, сволочь такая… Мы даже всплакнули на плече друг у дружки. Потом нам принесли чай и сказали, что собаку можно забирать через полчаса.
— А если синяк останется? — горевала Мелви.
— Не останется, — уверяла я. — Ну что я, по-твоему, не знаю, куда бить? Опухоль к утру сойдет.
Мелви вздыхала, качала головой. Никаких недосказанностей между нами не осталось. Не женский, конечно, способ, но что делать? Главное, он самый быстрый из эффективных.
— Зачем? — спрашивала я. — Мел, ну зачем?!
— Ну, во-первых, ревность. А ты как думала?! Это ты у нас… сказочная. Даже ревновать не способна. А я, между прочим, этого барана любила!
Я отметила прошедшее время.
— А во-вторых, — из тона Мелви исчезли жалобные нотки, — я сделала это ради него. Потому что, Дел, я знала, что с ним происходит. Ты не оценила бы. Просто не смогла бы. Не потому, что души маловато, нет. Просто ты была слишком молода. Не созрела еще. Я боялась ваших встреч. Больше всего боялась, что ты ему в лицо ляпнешь то, что тогда сказала мне. Он и виду не подаст, не-a. Только пойдет и застрелится. Ну вот как ты думаешь, что я должна была делать, Дел?! Не давай ему эту запись.
— Разбежалась, — фыркнула я. — Он ее первым делом потребует.
— Что хочешь придумай. Не давай. Я серьезно. Он больше всего боится, что та история всплывет. Пожалей мужика. Это мы с тобой нахалки, а он из другого теста. Впрочем, все порядочные мужчины такие. На иного глядишь — вот уж кто должен каждый день в зеркале видеть венец творения. А он робеет. И Август такой же.
— Мел, он не ребенок. И давай не будем мешать личное с деловым. В конце концов, у него психическая устойчивость повыше, чем у нас обеих, вместе взятых.
— Жестокая ты.
— Мел, Ада зашифровала какой-то месседж. Я не вижу его в упор. Возможно, он не мне адресован. Ты, похоже, тоже не увидела. Значит, он для Августа. Поэтому запись он получит полностью.
— Может, это угроза? Сообщить о его фобии в аттестационную комиссию?
