людей без какого-либо названия. Теперь все было иначе. Я стоял на высокой стене близ центра города и, оглядываясь, втайне дивился достижениям былых дикарей. Густые, труднопроходимые джунгли, господствовавшие в этой части Дальнего Севера, зеленели далеко на горизонте. Их зелень напомнила мне чешую драконов, паривших над землями иных царств, равно как и глаза моей матери, когда ей случалось сердиться. Ветер доносил до меня запах влажного леса, полного жизни, яростной и недолговечной. А между мною и джунглями расстилался целый лабиринт улиц, храмов, статуй, садов – все они ярус за ярусом поднимались к городскому центру. Повсюду виднелась бледноватая зелень декоративной травы, выращиванием которой славился Дарр. В косом послеполуденном свете весь город переливался оттенками изумруда.
Прямо передо мной, совсем рядом, громоздилась массивная квадратная пирамида Сар-энна-нема. Я понял, что это и была моя цель, ибо коварство, как мне представлялось, никогда не было определяющим свойством Ахада.
Между тем мое прибытие не прошло незамеченным. Я бросил взгляд со стены, на которой стоял, и заметил, что на меня смотрит старая женщина с мальчиком лет четырех или пяти. Улица была буквально запружена народом, но остановились только они. У них была ветхая тачка, на которой лежало несколько подвядших фруктов и овощей. Ну конечно: рынок, конец дня, неудачная торговля… Я уселся на край стены, свесил ноги и стал гадать, как, во имя демонов, мне с нее спускаться. Стена была добрых футов десять высотой, а мне с некоторых пор приходилось беспокоиться, как бы не переломать кости. Поганец Ахад!..
– Эй, внизу! – окликнул я по-сенмитски. – Не знаете, эта стена тянется до самого Сар-энна-нема?
Мальчишка нахмурился, но старуха лишь призадумалась.
– Все в Арребайе ведет к Сар-энна-нему, – ответила она, поразмыслив. – Только может статься, что тебе будет нелегко попасть внутрь. Чужестранцев в этом городе теперь привечают более прежнего, но в храм не пускают – таков приказ нашего энну…
– В храм?
– Сар-энна-нем, – неожиданно процедил мальчишка презрительным тоном. – Да ты ничего, похоже, не знаешь!
Такого ужасающего акцента я не слыхал уже несколько веков. Он говорил вроде бы на сенмитском, но его густо разбавлял бурлящий поток даррской речи. Женщина говорила не в пример чище. Она явно очень рано выучила сенмитский, возможно что даже раньше даррского. У мальчишки все было ровно наоборот. Я проследил взглядом стайку его примерных ровесников, пробежавших мимо с визгом и криками. Они верещали исключительно на даррском.
– Вообще-то, я много чего знаю, – сказал я мальчишке. – Хотя, конечно, не все. Например, мне известно, что Сар-энна-нем некогда был храмом. Очень давно, еще прежде, чем Арамери взялись переделывать мир. Стало быть, его снова сделали храмом? – Я улыбнулся, потому что это известие искренне порадовало меня. – Чьим же?
– Всех богов, конечно! – Пацан подбоченился, явно решив, что наткнулся на круглого олуха. – Если не нравится, скатертью дорожка!
Бабка вздохнула:
– Потише, малыш. Я тебя не учила грубить гостям.
– Бабуля, но он же теманец! Вигви из школы говорит, что у них у всех плутовские глаза, им нельзя доверять!
Не успел я что-либо ответить, как бабка с неожиданным проворством влепила внучку подзатыльник. Тот взвизгнул, и я невольно съежился, сопереживая ему. Хотя, право же, сообразительный малый должен был думать, прежде чем распускать язык.
– Мы еще обсудим твое поведение, молодой человек, когда доберемся домой, – добавила старуха, и мальчишка, наконец виновато потупился. Бабка же снова подняла на меня взгляд. – Если ты не знаешь, что храм снова стал храмом, то и мне позволительно усомниться, что ты прибыл помолиться. Что тебе на самом деле нужно здесь, чужестранец?
