подумывали оплатить свою свободу жизнью смертной девушки, я спорил об этом с товарищами по заточению. Мы все-таки это сделали, и наш план удался – скорее, вопреки нашим усилиям, нежели благодаря им, – но в то время я очень остро чувствовал свою вину. И страх: если мы в своих деяниях уподобимся Итемпасу и его выкормышам Арамери, не станем ли мы точно такими же, как они?..
– Понимаю, – очень тихо произнес я.
Ахад еще секунду-другую смотрел на меня, потом кивнул.
Ликуя вздохнула:
– А вот меня заботит не столько магия смертных, сколько этот Каль. Ни в каких городских записях нет богорожденного с таким именем. Что нам вообще известно о нем?
И она обвела взглядом собравшихся.
Никто не торопился с ответом. Китр и Неммер сперва переглянулись, потом взглянули на Эйем-суту. Тот пожал плечами. Наконец все взгляды обратились на меня, и у меня даже челюсть отвисла.
– Вы что? Никто из вас его не знает?
– А мы подумали: кому его знать, как не тебе, – ответил Эйем-сута. – Ты единственный, кто уже существовал, когда мы рождались.
Я пожевал губу, соображая, как быть.
– Нет. Могу поклясться, что уже слышал когда-то это имя, но…
Воспоминание дразняще плясало на самой грани сознания, ближе, чем когда-либо ранее.
«Забудь», – шепнул голос Энефы. Я обреченно вздохнул.
– Он элонтид, – сказал я, глядя на свой сжатый кулак. – Я в этом уверен. И еще он молод… я так думаю. Может, родился непосредственно перед Войной.
Сказав это, я вспомнил, что последним из богорожденных, родившихся до Войны, был Сумасброд. Но за целую эпоху перед этим Энефа породила очень немного детей. И уж точно – ни одного элонтида. Она утратила интерес к деторождению после того, как увидела гибель множества своих детей во время битв с демонами.
«Вот бы ты оказался вечным ребенком, – бывало, говорила она, гладя меня по голове, и это были лучшие мгновения моей жизни; Энефа нечасто проявляла приязнь. – Вот бы ты навсегда остался со мной
«Но я могу! – неизменно отвечал я, и ее взгляд словно обращался внутрь, наполняясь непонятной мне грустью. – Я нипочем не стану расти, не стану! Я смогу навсегда остаться твоим маленьким мальчиком!»
«Вот бы так оно и оказалось», – отвечала она.
Я заморгал и нахмурился. Я успел забыть об этом разговоре. Что она имела в виду, говоря о?..
– Элонтиды, – негромко проговорил Ахад, словно бормоча себе под нос. – Совместные порождения старших и младших богов. Или Нахадота с Итемпасом.
Его задумчивый взгляд устремился на Лил. Та как раз принялась гладить кончиком пальца клубничную ягоду на подносе. Костлявый палец с обломанным ногтем так отслеживал изгиб красного бока, что, будь на месте Лил кто угодно другой, прикосновение показалось бы чувственным.
Та в конце концов подняла взгляд, но пальца от ягодки не убрала.
– Не знаю я никакого Каля, – сказала она и улыбнулась. – Впрочем, мы далеко не всегда стремимся к известности.
Ликуя нахмурилась:
– Это ты к чему?
Лил пожала плечами:
– К тому, что нас, элонтидов, боятся и боги, и смертные. Не без причины, конечно. – Она метнула в меня взгляд, полный неприкрытого желания. – До чего же ты стал аппетитно пахнуть, Сиэй…
Я вспыхнул и нарочито медленным движением взял что-то с подноса. Это оказался огурец, густо сдобренный пастой из мааша и яиц комри. Я устроил целое представление, заталкивая огурец в рот и глотая его почти непрожеванным. Лил надула губы. Я отвернулся от нее и обратился к Ликуе:
– Лил хочет сказать, что элонтиды – случай особый. Они не старшие боги, но и не богорожденные.
