послушалась…
Стоящий рядом со мной кивнул:
– Ты была счастлива с ним. Это хорошо.
– Сорок лет брака и правда не шутка, – ответила я.
Но я действительно была счастлива. Даже очень. Синго был именно таким мужчиной, который мне требовался: основательным и надежным. Вот бы он еще и прожил подольше… Я снова вздохнула, непроизвольно успокаиваясь в тепле, от которого в теле словно размякли все косточки и начал накатывать сон. Может, поэтому я оставила в покое соображения такта и сказала правду:
– Я понимала, что ждать тебя было бы глупо.
Я собиралась его уязвить, но он не подал виду.
– Мудрое решение, – заметил он. Помедлил и добавил нечто, исполненное, как за ним водилось, глубокого смысла: – Ликуя упоминала, что другого мужа у тебя не было.
Вот несносная девчонка! Вся в отца! Оба только и делали, что вмешивались в чужие жизни – и ждали, что это будет воспринято как должное!.. Потом я осознала подразумеваемое и нахмурилась:
– Не было. Но не из-за тебя. Я просто не хотела пережить еще одного мужа и опять притворяться, что я – это не я. Во имя ночи и дня, ты как был поганцем, так и остался!
Он не ответил. Само его молчание было достаточным ответом. И его присутствие тоже, хотя, конечно же, оно не могло означать того, чего я так боялась. (Или же на что надеялась? Нет-нет-нет…) Но я его знала, я действительно хорошо знала его: поступки без цели были противны его природе. В прежние времена он иногда совершал их, но лишь потому, что сам был сломан: они служили, так сказать, внешними признаками более глубокой болезни. И вот теперь он восстановил свою целостность. И он здесь. Сообразить бы еще ради чего.
Я могла бы просто-напросто спросить. И он бы рассказал. Но я не была, как когда-то, безрассудно смелой девчонкой. Возраст приносит с собой осторожность, а может, и трусость. И я переменила тему:
– Ликуя знала, что ты решил меня навестить?
– Мы никогда не говорили об этом.
Я кивнула. И ответил, и не ответил. Понимай как хочешь.
– Если тебе вдруг интересно, она вполне выздоровела. Ее магия еще не восстановилась, но в телесном плане она почти так же бодра, как и до сна. – Я повела плечами, безотчетно нежась в тепле. – Этот тип, ее парень, тот еще подарок, но он ради нее какие угодно преисподние пройдет.
Я услышала легкий шорох: он пожал плечами.
– Он дитя Нахадота. Понятно, что с ним нелегко.
В его голосе прозвучала нотка недовольства. Мне не померещилось: выбор, сделанный нашей дочерью, нравился ему ничуть не больше, чем мне.
– Кому знать, как не тебе, – хмыкнула я, и это сделало неизбежным следующий вопрос. – Если уж говорить о Нахадоте и Йейнэ… Полагаю…
Его голос сделался очень тихим, словно со мной говорил предутренний воздух.
– Мы скорбим о нашем сыне. Мы восполняем урон, нанесенный Вихрем. Мы получили случай уразуметь и постичь всю сложность бытия. – И добавил, помедлив: – Нахадот все никак не простит меня, а Йейнэ мне не доверяет. Возможно, этот виток развития сущего пойдет не вполне так, как замышлялось.
– Жаль, – вполне искренне отозвалась я. Он, конечно, нагромоздил непонятных слов, но, главное, я расслышала боль в его голосе. В глубине души он бесконечно ценил семью. – Но если Ночной Хозяин с Сумеречной Госпожой не воспылали к тебе страстной любовью, тогда почему… – Я запнулась, сообразив, что он уже все объяснил. Приоритеты! Свихнувшийся Вихрь. Ужас безвозвратной потери. По сравнению кое с чем действительно жутким даже отвергнутый возлюбленный лучше, чем вообще никакого. Да, он был нужен. Его терпели. Но это было далеко от родственных объятий по возвращении домой. – Проехали. Извини.
Он пожал плечами. Я попробовала догадаться, во что он одет. Одежда слегка поскрипывала – кожа? – но я не чувствовала ее запаха, лишь его собственный (о, его-то я не забыла…): аромат сухих специй и
