Внебе над островом Моротай стояла полная луна. Она меланхолично освещала спящую землю, окутанную такой удушливой жарой, что даже ласковый морской ветерок, проникающий сквозь защитный экран из сизаля, не приносил прохлады. Ночную тишину нарушал только звук падающих на землю кокосов. Но теперь не осталось никого, кто мог бы подбирать спелые плоды, и они беспорядочно падали, создавая угрозу для утративших бдительность.
Теперь бoльшая часть Моротая погрузилась во тьму, только кое-где тускло светились окна строений, вытянувшихся вдоль дороги, что пересекала остров. Последние два года на этой стороне стоял непрерывный шум от военных машин союзных войск, в небе ревели самолеты, оставлявшие за собой инверсионный след, но сейчас здесь воцарилась непривычная тишина, нарушаемая лишь взрывами смеха где-то там вдалеке, хриплым шипением граммофона и звоном стаканов, едва различимым в неподвижном воздухе.
В сестринской палатке, стоявшей в палаточном лагере в нескольких сотнях ярдов от того, что некогда было американской базой, старшая медсестра Одри Маршалл из Австралийского главного военного госпиталя делала последние записи в оперативном журнале своего отделения:
– Эвакуация бывших военнопленных на кораблях с острова Моротай – на стадии рассмотрения.
– Получен приказ на перемещение в пределах подразделения: двенадцать бывших военнопленных и одна медицинская сестра отправляются завтра в Австралию на «Ариадне».
– Наличие койко-мест: занято двенадцать, свободно двадцать четыре.
Она посмотрела на эти две цифры и вспомнила тот страшный год, когда данные были совершенно иными и ей приходилось заполнять еще одну графу, а именно: «число умерших». Ее отделение осталось на острове в числе последних: из пятидесяти двух отделений сорок пять уже закрылись, пациенты отправлены на родину в Англию, Австралию и даже в Индию; медсестры уволены, все имущество подготовлено для продажи властям Нидерландов. А сборная солянка из оставшихся бывших военнопленных должна была быть отправлена в Австралию на «Ариадне» – последнем плавучем госпитале. Затем, вплоть до получения приказа возвращаться на родину, старшая медсестра будет иметь дело только с ранениями в результате автомобильных аварий или с обычными заболеваниями.
– Медсестра Фредерик говорит, я должна доложить вам, что в операционной сержант Уилкс танцует фокстрот с медсестрой Купер… Она уже два раза упала, – просунула голову в занавешенный дверной проем младшая медсестра Гор.
Ее всегда пылающее лицо сейчас еще больше раскраснелось от волнения и выпитого виски. В связи с надвигающимся закрытием госпиталя девушки совсем распустились. Они вели себя глупо и легкомысленно, распевали песенки и разыгрывали перед мужчинами сцены из старых фильмов. Их сдержанность и умение держать дистанцию напрочь испарились в насыщенном влагой воздухе. И хотя, строго говоря, они все еще были на службе, старшей медсестре не хватило духу устроить им выволочку – ведь бедняжки и так натерпелись за последние недели. Она не могла забыть их испуганные, вытянутые лица, когда с Борнео прибыли первые военнопленные.
– Иди и передай этой глупой девчонке, чтобы отвела его обратно. Меня не волнует, если она покалечится, но он уже сорок восемь часов на ногах. При всех его проблемах только перелома ему и не хватает!
– Будет сделано, старшая медсестра. – Опустив за собой занавеску, девушка исчезла, но затем ее лицо появилось снова. – А вы придете? Мальчики спрашивают, куда это вы подевались.
– Я скоро. – Она закрыла журнал и поднялась со складного стула. – Не жди меня.
– Да, старшая медсестра, – хихикнула девушка – и была такова.
