написано на этикетке, но теперь после каждого слова доктора запах того, что некогда было содержимым бутылки, становился все ощутимее.
– Доктор, не сомневаюсь, это была бы… очень полезная идея… – Она попыталась собраться с духом. – Но мне хотелось бы знать, сможем ли мы просто обсудить…
– «Так давно и так далеко…» [16]А вы знаете «Плавучий театр»? [17]
– Нет, – ответила она. – Боюсь, что нет.
– Жаль. А «Старик-река»? [18]– Закрыв глаза, он принялся напевать себе под нос.
Она сидела, сложив руки на коленях, и мучительно размышляла, можно ли его перебить.
– Доктор? – (Пение плавно перешло в низкое мелодичное мурлыканье. Его голова была откинута назад.) – Доктор, у вас есть какие-нибудь идеи насчет того, когда мне можно приступать?
– «Он просто продолжает накатывать свои волны…» [19]– Доктор приоткрыл один глаз. Допел строчку до конца. – Миссис Маккензи?
– Если хотите, я могу начать прямо сегодня. Если сочтете, что я могу… оказаться полезной. У меня в каюте есть форма. Я специально оставила ее в сумке.
Он сразу перестал петь. И широко улыбнулся. А ее мучил вопрос: неужели так будет каждый день? Тогда ей придется тайно пересчитывать бутылки, как было в случае с доктором Арбатнотом.
– Знаете, что я хочу вам сказать, Фрэнсис? Можно мне называть вас Фрэнсис? – Он направил на нее горлышко бутылки. У него был такой вид, будто он наслаждался возможностью проявить необычайное великодушие. – Я собираюсь сказать вам, чтобы вы уходили.
– Простите?
– Я вас, наверное, уже достал, да? Нет, Фрэнсис Маккензи. Вы пять лет служили своей стране и моей тоже. И имеете право на маленькую передышку. И я собираюсь прописать вам шестинедельный отпуск.
– Но я хочу работать, – нахмурилась она.
– Никаких «но», миссис Маккензи. Война окончена. И уже через несколько недель, которые пролетят как один миг, у вас будет самая важная в вашей жизни работа. Вы и оглянуться не успеете, как станете нянчить собственных ребятишек, и, можете мне поверить, по сравнению с этим уход за ранеными солдатами покажется вам плевым делом. Уж кто-кто, а я точно знаю. Три мальчика и девочка. И каждый как динамо-машина. – Он начал загибать пальцы, чтобы сосчитать детей, затем обреченно покачал головой, словно не справившись с дистанционной оценкой своих отпрысков. – И я хочу, чтобы начиная с сегодняшнего дня это стало единственной работой, которая будет вас интересовать.
И пока она поднималась по трапу, у нее в ушах стояло его пение.
В тот вечер морской пехотинец появился за минуту до половины десятого. Очень стройный, с темными прилизанными волосами и экономными движениями человека, привыкшего быть невидимым, он заступил на пост у дверей их спальни и остался стоять, ноги на ширине плеч, спиной к двери, глядя прямо
