прекрасная память. И я, не задумываясь, легко воспроизводила перед своими слушательницами то, что услышала много лет назад. Видимо, не стоило мне быть такой опрометчивой, раз королева настолько строго относилась к воспитанию дочери.
Теперь я поняла, что нужно было поостеречься и не пересказывать, например, «Худородного сквайра»[58], где королевская дочь влюбляется в обыкновенного рыцаря. Екатерина точно не одобрила бы эту историю… Или «Уильяма, принца Палермо»[59], где главной злодейкой выступает испанская королева — она превращает героя в волка при помощи магии.
— Что ж, когда-нибудь мы захотим их послушать, — воскликнул король, а затем мановением руки отпустил меня.
Я тотчас удалилась из королевского покоя — надо ли говорить, что голова моя кружилась и перед глазами все было как в тумане. Я собиралась сразу же уйти в палатку, которую разбили в саду для размещения фрейлин принцессы, ибо усадьба Лэнгли имела лишь один небольшой господский дом, в котором не удалось устроить на ночлег всех, кто сопровождал короля и королеву в их путешествии.
Из толпы перед дверями в королевские покои, которая состояла из придворных и местных жителей, жаждавших вручить свои прошения королю, мне навстречу выступил человек. Прошло больше года с того дня, когда я последний раз видела сэра Лайонела Даггета, но я узнала его без труда. Я замерла на месте и уставилась на него, а мои руки и ноги сковал беспричинный ужас.
Мой опекун удостоил меня лишь небрежным приветственным кивком:
— Мисс Томасина, приветствую вас! Надеюсь, у вас все хорошо.
Я ответила ему столь же неглубоким реверансом и лишь бросила в ответ:
— Сэр Лайонел, — голос мой осекся на его ненавистном имени. — У меня все в порядке, как вы изволите видеть.
Он улыбнулся, но лишь одними губами, глаза оставались холодными и недобрыми.
— На одну минуту, Томасина, — быстро сказал он.
Он не дал мне возможности отказаться, крепко и больно схватив за руку. Анна Рид наблюдала за нами с другого конца парадного зала с обеспокоенным выражением лица. Я улыбнулась ей, дабы показать, что не нуждаюсь в помощи, но обрадовалась, что останутся свидетели того, как я покидала дом в компании моего опекуна, и он об этом знает.
Я не представляла, чего можно было от него ожидать. Вряд ли сэр Лайонел попытался бы покуситься на мою честь, но мне делалось все более и более не по себе по мере того, как мы с ним удалялись из-под защиты толпы. Он не умерил шаг, пока мы не достигли тихого уголка двора, где он резко толкнул меня к стене, а сам встал передо мною так, что своей крупной фигурой полностью закрыл меня от глаз проходящих.
— Ты расцвела за последние месяцы, Томасина, — проговорил он своим хриплым, скрежещущим голосом. Как и раньше, от одного только звука этого голоса меня передернуло от ненависти. — Что ж, ты сумела оправдать выданные тебе авансы и сейчас по красоте почти сравнялась со своей мачехой.
При дворе принцессы я научилась соблюдать приличия и вести светскую беседу, а потому недрогнувшим голосом произнесла в ответ:
— Вы льстите мне, сэр Лайонел.
Комплимент его был столь же неискренним, как и тот, что он сделал в первую нашу встречу, и в его глазах было то же задумчивое выражение, словно он что-то подсчитывал в уме.
— Кстати, король также это заметил, — продолжил он свою мысль. — И я очень рад своему приобретению.
Я не сразу поняла, что он имеет в виду приобретение им права опекунства надо мною. Руки мои, спрятанные в складках пышной юбки, тотчас сжались в кулаки. Что толку говорить ему, что я — не его собственность. Во всех смыслах я была лишь игрушкой в его руках.
Я попробовала сменить тему разговора:
— У меня почти не было вестей из дому с тех пор, как я присоединилась к свите принцессы Марии, —
