Денисовичем, нас искали?
— Нет. — Стужев начал демонстративно и очень откровенно пялиться на мою грудь. — Они решили, что нас схватили темные, так что даже поисков не начинали.
— То есть нас попросту бросили бы? — возмутилась я.
— Нет, — переводя взгляд с левой груди на правую, ответил Князь, — просто не стали бы искать.
— Эй, это уже наглость! — возмутилась я.
— Да нет, простой расчет — какой им смысл искать нас, если доступа на территории темных нет. Нас попросту списали со счетов.
И взгляд снова с одной на вторую!
— Я не про команду, я про тебя! — возмущенно прошипела.
Стужев поднял на меня потемневший взгляд и выдал:
— А? Ты про мое поведение?
— Да!
— Ну прости, Ритусь, это уже все мое, так что хочу — смотрю, хочу — трогаю, хочу…
— Ну уж нет! — решительно сказала я и поднялась. — Кто-то обещал мне магазин и новую одежду.
— А чем тебя моя не устраивает? — нагло поинтересовался Стужев, откусывая от бутерброда, про который периодически вообще забывал.
— Дорогой, — провела руками от груди до бедер, — если ты настаиваешь, я могу выйти и так.
Подавился. Откашлялся, торопливо запил и тоже поднялся:
— Даже не надейся, Маргош. Это теперь все мое, и меньше всего мне хочется, чтобы народ на мое слюни пускал. Твои джинсы в моем шкафу, кстати.
— Мое, моем, я, мне, меня, — перекривляла я его, но за джинсами потопала.
Выйдя из столовой, вспомнила про книгу ягушенскую и потопала обратно, и не знаю, почему остановилась… Точнее, не сразу поняла, почему… А если еще точнее, не сразу осознала, услышав произнесенное злым голосом:
— Рита ничего не должна знать.
И такое ощущение, словно падаешь вниз с высокой скалы в бесконечную пропасть!
«Господи, пожалуйста… пожалуйста…» — никогда не молилась, а сейчас не удержалась, потому что не хотела верить, просто не хотела…
— Хозяин, вы… — начал Генри.
— Хватит, — судя по звуку отодвигаемого стула, Стужев поднялся. — Может, я и не совсем осознанно пошел на этот шаг, но не жалею ни секунды. Рита моя. А свою женщину я не отдам ни семье, ни Гекате, ни человским колдунам.
— Вам враги сейчас… не нужны. — Голос Генри прозвучал глухо.
— Мне сейчас есть за что сражаться, — спокойно ответил Князь. — Игры кончились, проигрывать я не намерен.
Бесшумно отступила от двери, затем торопливо поднялась наверх, вошла в спальню. Сердце билось часто-часто, руки заледенели, немного потряхивало. Да что там потряхивало — трясло конкретно.
— Маргош, как-то рановато тебя накрыло, — послышался чуть ехидный голос Стужева.
Обернулась — муж стоял в дверях, засунув руки в карманы и встревоженно смотрел на меня. И я на него смотрю, и вдруг слова старшей Бабы Яги вспомнились: «Мать твоя могла о муже-изменщике забыть, счастье с другим построить, мечты добиться, да выбрала долю горькую. Она жалость к себе лелеяла, она обиду хранила, она избрала путь свой, не ты. Могла бороться, могла забыть, а выбрала слезы. Ее выбор, не твой». И вот вопрос ребром — в чем мой выбор?! Молчать и дальше, мучиться подозрениями или решить все разом?! Быть честной или подстраиваться под обстоятельства?! Высказать все разом или и дальше тонуть в
