беспомощности и отсутствия духа? Перед селянами? перед солдатней? когда я буду гордо вышагивать, а фаллос — терзать мне зад? Рассказ Королевы о предстоящей прогулке меня здорово возбудил.
В ту ночь я спал как младенец. Утром меня растолкал Леон и приготовил столь же тщательно, как готовил перед выступлением на манеже.
Во внутреннем дворе царило небывалое оживление. Я тогда впервые увидел ворота замка, подъемный мост, армию в полном составе. Королева ждала в экипаже, окруженная лакеями. По сторонам от нее готовились ехать пажи, и кучера в парадных шапочках с плюмажами сверкали шпорами.
Перед выходом Леон меня последний раз тщательно причесал и сунул мне в рот кожаные удила, вытер губы. Потом предупредил: самое трудное — держать голову поднятой. Конечно, Королева будет сжимать в руках поводья, но голову держать это не поможет, а стоит опустить ее, как Королева придет в ярость.
Затем грум показал мне кожаный фаллос: без ремешков, в натуральную величину. Я испугался, что не сумею удержать его внутри себя. С тупого конца к фаллосу крепился искусственный лошадиный хвост из тонких полос кожи. Велев раздвинуть ноги, Леон вставил фаллос мне в зад и сказал, дескать, Королеве неприятно выводить меня в люди «совсем уж голым». «Хвост» щекотал ноги, однако был короток и совсем ничего не прикрывал.
Грум спрыснул маслом и причесал мне волосы на лобке, умастил член, мошонку и живот, руки завел за спину и дал небольшую кожаную косточку, чтобы легче было удерживать руки за спиной, хотя требовалось от меня в первую очередь не опускать голову, не терять фаллос и не позволять собственному члену обмякнуть.
Грум за поводья вывел меня во двор. Яркое полуденное солнце сверкало на остриях копий. Копыта лошадей оглушительно цокали по мостовой.
Королева о чем-то увлеченно болтала с великим герцогом и удостоила меня лишь беглого взгляда и мимолетной улыбки. Леон вручил ей поводья, перекинув их через дверцу экипажа.
«Взгляд держи почтительно опущенным», — напомнил грум.
Вскоре процессия тронулась в путь, миновав подъемный мост.
На что это похоже, ты и сама знаешь. Тебя вели через деревни и городки, поэтому ты на себе испытала, каково это, когда на тебя глазеют все: солдаты, рыцари, простолюдины.
То, что в процессии шагали другие обнаженные рабы, утешало слабо. Я ведь шел рядом с экипажем один и думал лишь, как бы угодить Королеве и предстать перед народом в лучшем свете. Высоко подняв голову, я сжимал ягодицы, чтобы не выронить фаллос, который, к слову, причинял боль. Когда мы проходили мимо сотен и сотен солдат, я повторял мысленно: «Я ее слуга, я ее раб, и это — моя жизнь, другой у меня нет».
Самой мучительной частью дня стало посещение деревень. Ты была в деревнях, я — нет, простолюдинов я видал только на кухне.
В день, когда Королева решила провести парад, открывались ярмарки. Но открывались они только с благословения ее величества.
На площади в каждой деревне был помост, на котором меня оставляли, в то время как сама Королева отправлялась в гости к местному лорду на бокальчик вина.
Впрочем, спокойно мне стоять никто бы не позволил. Селяне знали об этом, я — нет. Как только мы въехали в первую деревню, Королева ушла с лордом, я взобрался на помост, и толпа тут же возликовала. Приготовилась к сладостному зрелищу.
Я с облегчением опустил голову, расслабив затекшие плечи и шею. И сильно удивился, когда Феликс вынул у меня из зада фаллос — толпа, естественно, встретила это с улюлюканьем. Феликс заставил меня встать на поворотный стол коленями, разведя их пошире. Сам он начал вращать стол ногой.
В первые несколько мгновений я испугался, как никогда прежде, но у меня и мысли не возникло бежать: я был совершенно беспомощен и беззащитен, голый раб Королевы, в самой гуще толпы. Я только отдал бы себя им на поругание, ведь любого принца или принцессу, бежавших из Замка, эти люди не приютят, а сразу выдадут ее величеству.
