Она прицепилась ко мне только потому, что у нее появилось свободное время. Отделка дома на берегу моря была закончена, последняя рамка повешена на гвоздь, последний карниз прибит, Сюзанна обратила свой взор на меня и ужаснулась тому, что увидела.
Я едва отвечал, вяло, отбиваясь, я ведь говорил тебе, что к тому моменту уже потерял Матильду…
А потом я отключился: просто сидел и смотрел, как моя жена беснуется в маленькой пиццерии в пятнадцатом округе Парижа.
Она размахивала руками, по ее щекам текли крупные слезы, она сморкалась и подбирала хлебом соус с тарелки. А я тем временем все наматывал на вилку несколько спагетти, так и не донося их до рта. Мне самому ужасно хотелось плакать, но я держался…
- Почему?
- Думаю, все дело в воспитании… Кроме того, я все еще чувствовал себя ужасно слабым… Боялся расклеиться. Только не это. Не сейчас. Не при ней. Не в этой мерзкой забегаловке. Я был… Как бы тебе это объяснить… Таким уязвимым в тот момент.
Она сказала, что консультировалась с адвокатом, чтобы начать процедуру развода. Я насторожился. Адвокат? Сюзанна просит развода? Я и представить себе не мог, что дело зашло настолько далеко, что она оскорблена до такой степени… Она встречалась с этой адвокатессой - невесткой одной из ее подруг. Долго колебалась, но, в конце концов, решилась. Она приняла это решение, когда в воскресенье вечером мы возвращались в Париж из загородного дома, и я всю дорогу молчал, лишь один раз с ней заговорил - попросил монету для автомата, чтобы уплатить дорожную пошлину. Она тогда придумала этакую супружескую русскую рулетку: если Пьер со мной поговорит, я останусь, если нет - разведусь с ним.
Я был поражен. Не знал, что она так азартна.
На лицо Сюзанны вернулись краски, во взгляде появилась уверенность. Конечно, она отвела душу, все мне припомнила: бесконечные командировки, безразличие к жизни семьи, детей, которых я просто не замечал (даже Дневников не подписывал!), годы, потраченные на то, чтобы мне жилось комфортно - лишь бы Пьеру было удобно, у него работа, предприятие. Предприятие это, кстати, принадлежало ее семье, ей. А как она до самого конца заботилась о моей бедной матери! Короче, она все перечислила, ничего не забыла - словно собиралась требовать компенсации за моральный ущерб!
Я тоже постепенно приходил в себя, благо обсуждение перешло в более привычную для меня плоскость. Так чего она хочет? Денег? Сколько? Пусть назовет - я готов был достать чековую книжку.
Но нет, вот это в моем духе. Напрасно я надеюсь так легко отделаться… До чего же я жалок… Она снова принялась всхлипывать, не забывая о своем десерте. Ну почему, почему я никак не пойму? Не все в жизни определяет материальная сторона. Не все можно купить за деньги. Не все исправить. Зачем я придуриваюсь? У меня что, совсем сердца нет? Ужасно, просто ужасно…
«Но почему же ты, в конце концов, не подашь на развод?» - не выдержал я и раздраженно заявил, что возьму всю вину на себя. Всю, целиком? Даже отвратительный характер моей матери, готов засвидетельствовать это письменно, если ей угодно. Но только, Бога ради, не нужно никаких адвокатов, лучше пусть скажет, сколько ей заплатить.
Я задел ее за живое.
Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Впервые за долгие годы мы так долго смотрели друг на друга. Я пытался найти в этом лице что-то новое. Возможно, нашу молодость… То время, когда она не плакала из-за меня. Когда ни одна женщина из-за меня не плакала, а сама мысль говорить о чувствах, сидя за столом, казалась мне невероятной.
Но ничего такого я не нашел, лишь печальную гримасу жены, признавшей свое поражение и готовой перейти к признаниям. Оказывается, она больше не встречалась с той адвокатшей, у нее не хватило духу. Она любила свою жизнь, свои дом, своих детей и даже продавцов, у которых обычно делала закупки… Ей было стыдно в этом себе признаваться, но - увы! - так оно и есть: у нее
