сквозь зубы.
Мы с Сюзанной не испытывали безумной любви, но покорились судьбе. В те времена одно вполне замещало другое.
Вот я рассказываю тебе все это, хотя не уверен, что ты способна понять… Жизнь так изменилась… Кажется, будто миновали два столетия, а не сорок лет. В те годы девушки выходили замуж, если у них случалась задержка. Для вас это доисторические времена.
Он потер лицо руками.
- Так на чем я остановился? Ах да…
Я говорил, что оказался на другом конце Земли с женщиной, которая зарабатывала на жизнь, порхая с континента на континент, и, кажется, любила меня таким, каким я в действительности был, любила за то, что было у меня внутри. Эта женщина любила меня, не побоюсь этого слова… да - нежно. Все это было так ново. Экзотично. Великолепная женщина, которая, затаив дыхание, смотрела, как я ем суп из кобры с хризантемами.
- Вкусный был суп?
- По мне, так чуточку слишком «слизистый»… Он улыбался.
- И когда я снова сел в самолет, впервые в жизни я не боялся. Я говорил себе: пусть хоть взорвется, хоть рухнет на землю и разобьется - плевать!
- Почему?
- Почему?
- Ну да, непонятно… Я бы чувствовала прямо противоположное… Твердила бы про себя: «Теперь я знаю, почему испытываю страх, и этот чертов самолет просто не имеет права упасть!»
- Ты права. Так было бы правильнее… Тут-то собака и зарыта - я этих слов не произносил. Может, я даже почти надеялся, что он рухнет… Всё так упростилось бы…
- Вы встретили женщину своей жизни и думали о смерти?
- Я не говорил тебе, что хотел умереть!
- Конечно, конечно. Я тоже этого не говорила. Вы просто рассматривали такую возможность…
- Я рассматриваю такую возможность каждый день. Ты нет?
- Нет.
- Полагаешь, твоя жизнь чего-нибудь стоит?
- Ну… Да… Чего-то стоит… И потом, у меня есть девочки…
- Да это веская причина.
Он поглубже устроился в кресле, и я больше не видела его лицо.
- Да. Согласен - это выглядело абсурдно. Но я только что был так счастлив… Бесконечно счастлив… Я был озадачен и слегка напуган. Неужели это нормально - быть таким счастливым? Это справедливо? Какую цену я должен буду за это заплатить?
Потому что… Не знаю, в чем тут дело - в моем воспитании или в том, что внушали мне святые отцы. А может, все дело в моем характере? Вряд ли я сумею все это объяснить, но одно не подлежит сомнению: я всегда сравнивал себя с рабочей лошадкой. Мундштук, повод, шоры, оглобли, лемех, ярмо, тележка, борозда… И так далее, и тому подобное… С детских лет я хожу по улицам, уставясь носом в землю, как будто это сухая корка, которую необходимо пробить.
Женитьба, семья, работа, отношения с людьми… Через все это я продирался, не поднимая глаз и сжав зубы. С опаской, с недоверием. Кстати, я хорошо играл в сквош - и не случайно: мне нравилось ощущение тесного замкнутого пространства, я любил лупить изо всех сил по мячу, чтобы он летел назад со скоростью пушечного ядра. Я это просто обожал.
- Ты любишь сквош, я - йокари, этим все сказано… - подвела как-то вечером итог Матильда, массируя мое разболевшееся плечо. Помолчав минуту, она добавила: - Подумай над моими словами, в этом что-то есть. Люди суровые в душе, жесткие, непримиримые кидаются на эту жизнь и все
