шалашах из коры деревьев — летом и в углах землянок, отгороженных плащ-палатками, — зимой».[181]
В своих мемуарах он умолчал о судьбе многочисленных пленных, которые регулярно попадали в отряд. Понятно, что ценных «гостей» переправляли за линию фронта. Их дальнейшая судьба — лагерь для военнопленных или снова за линию фронта, но теперь уже в качестве советского разведчика-диверсанта. А тех, кто был малоценен для Москвы? В большинстве случаев их судьба складывалась по-разному. В лучшем случае они сражались наравне с партизанами (было множество таких случаев), а в худшем…
О чем не писали в книгах
В деталях отличается образ и самого Ивана Золотаря от того, который был создан в немногочисленных публикациях, появившихся еще во времена существования СССР, и воспоминаниях его однополчан.
Вот эпизод боя 15 июня 1944 года, который описал в своих воспоминаниях Леонид Гаряев.
«…И вот, пробегая через эту огненную бучу, пробегая, конечно же, не по-спринтерски, время от время постреливая на бегу короткими очередями в мелькающие вдали фигуры немцев и полицаев, я услышал чей-то истошный крик: «Феликсовцы, спасайте командира!» (спецгруппа «Артур» Золотаря именовалась отрядом им. Феликса Дзержинского. — Прим. ред.). Обернулся и слева, метрах в десяти, увидел нашего Ивана Федоровича Золотаря. Он не бежал, а шел, и даже не быстро, согнувшись под тяжестью здоровенного вещевого мешка. Я подбежал к нему и увидел, что он вроде и не ранен. Чем помочь? Сорвал я без слов с него мешок, накинул его поверх своего тощенького «сидора» и рванул в заданном направлении.
Через сотню-другую метров, на склоне холма, который нам пришлось преодолевать, уже в утреннем полусвете увидел Валерия Гурова. Он окликнул меня и каким-то виноватым голосом сказал, что питание для рации, которое он всегда добросовестно таскал, а это килограммов двенадцать, он бросил. Как бы оправдываясь, добавил, что ранен, и успел еще сообщить, что Казбек (старший радист Ивановский) сдался, хоть нес он лишь легкую сравнительно рацию «Белка», которой очень дорожили, и вооружен был автоматом и маузером.
Конечно, надо было помочь Валерке или хоть погибнуть вместе, но откуда я мог знать, что находится в командирском мешке. Предполагал, что ерундовину какую-нибудь на себе командир не потащит.
Рядом с Валерием ковылял казавшийся нам весьма пожилым (сорок с лишним лет!) боец Петр Николаевич Лысяков, кстати, кандидат филологических наук. Он посоветовал бросить этот злосчастный мешок и даже добавил куда (воспроизвести не решаюсь). Но на такое я не отважился и не могу простить себе этого до сих пор. Возможно, я был последним, кто видел Валерия живым.
И из-за этой, хоть и недолгой, задержки, и из-за тяжести своего груза я отстал от тех, кому удалось прорваться. И еще из-за раны… других ранений я и тут не заметил. (Потом он вместе с тремя партизанами спрятался в кустах, где смог перевязать свои раны. — Прим. ред.)
…И наконец, набравшись смелости, развязал командирский мешок. Что же волочил на себе? Что за груз, из-за которого я не помог ближайшему товарищу? В мешке оказалось только с десяток шифровальных катушек, весивших каких-нибудь полкилограмма. А остальное место занимали продукты (сухари, сахар) да кое-что из одежды. Потом уж я узнал, что секретные документы нес в своем мешке адъютант командира.
Товарищи по несчастью продуктам, естественно, обрадовались, а я был едва ли не потрясен. Однако что делать, пришлось и мне перекусить. Воды не было, а день выдался жаркий. К счастью, прошел
