– Свет в окнах? – изумленно переспросила Танька. – Вообще-то у меня только над аквариумом лампа горит. Наверное, ты просто этаж перепутал. И правильно сделал: я-то действительно дома, хоть и в потемках сижу. Ужасно тебе рада. Заходи.
Зашел в темную прихожую. Танька, немного помедлив, сообразила, что гость ничего не видит, и щелкнула выключателем. Недовольно зажмурилась, потом приоткрыла один глаз. Сказала:
– Жуть какие у мамы отвратные лампочки. Надо бы накупить новых и все поменять. Тут много чего надо сделать, да руки не доходят. И не факт, что ей понравятся перемены. Утешаюсь тем, что терпеть осталось всего три месяца. Ладно, с половиной. Но все-таки не десять лет.
– Почему терпеть?
Танька только рукой махнула. Дескать, все это неинтересно. Но все-таки объяснила:
– Матушка в Тай укатила зимовать, представляешь? Я вообще-то сама туда собиралась, но она меня опередила. Ладно, ей и правда нужнее. Всю весну по больницам моталась, пусть греется теперь. А я тут ее рыб караулю. И деда навещаю; слава Богу, ему хоть воду менять не надо. Выгляжу ужасно, да?
Согласился:
– Неважно. Но это ерунда, видывал я и похуже.
– Не сомневаюсь, – усмехнулась Танька. – Учитывая твой стаж работы на «скорой»… Ничего, на самом деле я белая и пушистая. И вообще в полном порядке. Это чертов Питер на меня так действует. Нельзя мне сюда больше чем на неделю приезжать. Голову уже знаешь сколько не мыла? Дней десять. И не потому что тут нет горячей воды. Она есть. Просто мне пофиг. И сил нет ни на что. Но чаю я тебе все равно заварю. Он у меня хороший. Великий и британский.
Прошел за ней на кухню, где горела маленькая лампа над плитой. Стол был заставлен грязными чашками и завален бумажными пакетами. В мойке громоздилась гора немытой посуды. На жестком диване лежали смятая подушка и пестрый комок пледов, можно было догадаться, что хозяйка ночует прямо тут. По крайней мере в те дни, когда ленится идти в спальню.
– Чудовищное свинство я тут развела, – вздохнула Танька, разжигая огонь под чайником. – Пока одна была, вроде, нормально. А теперь даже стыдно как-то. Хотя бывали мы с тобой в переделках и похуже, чем какая-то грязная кухня.
Улыбнулся. Обнял ее крепко-крепко. Еще на пороге хотел это сделать, но почему-то постеснялся. Столько лет не виделись, просто отвык – не только от Таньки, но даже от самой идеи, что она существует. Сказал:
– Ты моя лучшая в мире дружища. Как же я рад, что рискнул зайти! А теперь давай мне чай и садись на диван. Все остальное я сделаю сам.
– Вот и хорошо, – флегматично кивнула она. – Ужасно лень со всем этим возиться.
Пока закипала вода, успел отыскать и вымыть заварочный чайник и несколько чашек. Пока заваривался чай, смел все со стола. Посуду в мойку, пакеты в мусорное ведро, вместе с содержимым, отчасти заплесневевшим, отчасти просто окаменевшим. Протер стол мокрой тряпкой. И еще раз. И еще. После четвертого подхода стол оказался вполне пригоден для чаепития.
– В холодильнике есть конфеты, – сказала Танька. – Халва в шоколаде. Я их купила, а потом забыла. И правильно сделала, по крайней мере есть, чем тебя угостить. Достань.
Достал. Разлил чай по чашкам. Сел рядом с Танькой. Обнял ее за плечи. Спросил:
– Слушай, а почему мы вообще потерялись? Я не помню. И не понимаю теперь совершенно.
– Я тоже не понимаю, – вздохнула она. – Ну, просто я уехала – это раз. А ты бухал тогда сильно, я тебя таким видеть не могла. Поэтому даже не попрощалась по-человечески. Потом звонила тебе домой бесконечно, ты трубку не брал. Наконец ответили какие-то люди, сказали, ты продал квартиру и уехал. Я еще какое-то время рыпалась, расспрашивала всех наших, но они такое рассказывали, что я перестала. Решила, ничего не хочу о тебе знать, лучше уж сама что-нибудь сочиню. Получается, зря. Прости, Бобчик. Все это очень понятно и по-человечески, но применительно к нам совершенно необъяснимо. Ты же всегда был мой лучший друг. И до сих пор есть.
Улыбнулся:
