что была ко мне ближе всех. Сразу стало невозможно дышать. Я заткнул рот и нос рукавом, надеясь подержаться еще хотя бы минуту.
Топот множества ног и лап приближался. Похоже, нео и насекомые решили не драться друг с другом, а организовать совместную охоту.
Я улыбнулся, мысленно отсчитывая секунды и давая время кремлевцам отъехать подальше… Грохот телеги стал приглушенным… Все, пора. Я медленно вытащил пистолет из кобуры. Апрель, я иду к тебе!
Я выстрелил, раз, другой, патроны экономить незачем. Я стрелял в ту сторону, где из земли торчала глыба гранита, похожая на постамент памятника.
Сразу несколько мутантов, вынырнув из облака горючей взвеси, рванули ко мне. Но опоздали – последняя пуля высекла из гранитного постамента сноп искр, породивший шарик малинового пламени – небольшой, но тут же начавший расширяться в объеме. Он разрастался неторопливо, будто знал – все, что есть вокруг, его пища, которая уже никуда не денется. Или это мне так казалось…
Я видел сгустившийся воздух ударной волны, неторопливо ползущий от шарика. Она подхватывала обломки зданий и тушки мутантов, раскидывая их, словно игрушки. И вот, наконец, она добралась до меня…
Странно, но я не оказался размазан тонким слоем по асфальту – ударная волна подхватила меня и подкинула вверх, навстречу единственному солнечному лучу, пробившемуся из-за туч. Теперь я глядел на взрыв сверху. Красивое, хотя одновременно и жуткое зрелище – огонь пожирал улицу, выливаясь в освобожденные переулки, сотрясал землю, гнал перед собой тугую волну дыма… А вдалеке, там, куда пламя уже точно не доберется, неслась телега, запряженная двумя фенакодусами, в сторону возвышающейся стены древнего, но непокоренного Кремля…
Высоко же я взлетел, падать, наверное, будет больно. Очень больно… Вдруг я сообразил, что мне давно бы пора умереть от нестерпимого жара и страшного ускорения, с которым меня подбросило на весьма приличную высоту. Но я продолжаю размышлять на всякие-разные темы, а если я думаю, то, значит, я живу.
При этом я осознал, что все вокруг движется слишком медленно для реального времени, что больше нет ни звуков, ни ощущений, а очертания предметов становятся зыбкими и прозрачными…
Это означало только одно – я уже не принадлежу этому миру. Он отверг меня, вышвырнул сквозь границы реальности, словно мячик, дав пас своему собрату по Розе Миров. Значит, этот мир не был моим домом, к своему дому я только направляюсь. Все еще у меня впереди, как и у жителей Кремля, кстати. Удачи вам, воины, возрождающие свою сожженную планету, авось еще увидимся!..
Андрей Амельянович
Новогодняя история
Егор вытаскивает из ножен меч и, присев, осторожно высовывается наружу. Никого, хотя он мог поклясться, что слышал, как кто-то кричит.
В проржавевших остовах автомобилей и обломках полуразрушенных домов, что острыми зубцами возвышаются над городом, завывает бродяга-ветер, нарушая тишину на редкость холодного вечера. Хлопья снега летят в лицо Егору. Он отворачивается и, стараясь не шуметь, идет за своей поклажей. «Неужто показалось?» – размышляет мужчина на ходу, почесывая грязными ногтями уродливый шрам на правой щеке.
Подхватив тощий рюкзак, Егор забрасывает его за спину и, еще раз оглядевшись, покидает здание, выйдя в припорошенный снегом двор. Солнце, обагряя облака красным, уже садится за горизонт. На небо лениво поднимается Луна. Колючие снежинки, медленно кружась, опускаются на мускулистую грудь и широкие плечи Егора, скрытые тканью комбинезона, на длинные, собранные в конский хвост волосы человека, отчего кажется, что они поседели раньше времени. Путник вкладывает меч обратно в ножны, проверяет карман своего комбинезона и быстро, почти бегом, направляется к окраине города.
Мысленно Егор корит себя за то, что ушел так далеко от общины. Здесь, в этой части города, ходоков почти не бывает. И дело вовсе не в суеверных предрассудках и легендах, коих за долгие две сотни лет после Войны накопилось столько, что хватит, наверное, на сборник расказов, а в более насущном и материальном:
