Карин моя вина, но Жаклин я не мог бросить. У нее только мы со Свеном, и она действительно тяжело больна. Жаклин не могла никем руководить и ничего возглавлять, ее жизнь настоящий кошмар — днем сидеть с зашторенными окнами, столько лет не видеть солнца… Она не могла и шагу ступить без поддержки. Аника делала ей операции не ради изменения черт лица, а просто удаляя следы страшных ожогов из-за появления на солнце.
Линн смотрела на такое любимое лицо и вспоминала, как тонула в омуте серых глаз с самой первой их встречи. Кто же мог подумать, что страшные тайны Ларса воздвигнут между ними такую стену?!
— Что ты еще скрываешь от меня? Можешь не говорить, я просто пытаюсь понять, сколько еще секретов в твоем рукаве.
Ларс не успел ответить, зазвонил телефон. Посмотрев на экран, он нажал отбой, но вызов повторился.
— Это Свен, что-то случилось, если он так настойчив.
— Ответь, даже если это Карин или Жаклин. Я пока схожу за напитком себе.
Поднявшись, она огляделась. Яркий солнечный день, посетители сидели или лежали на травке, покачивались в развешанных гамаках, болтали за столами… у всех все хорошо, а у них снова какие-то опасности, мрак и тоска. Только-только начал налаживаться хоть какой-то разговор, но снова вмешалось прошлое Ларса. Оно не отпустит никогда, ни единой минуты, пока жива Жаклин, у них не будет спокойной жизни, даже не вонзив свои клыки ей в горло, Жаклин умудрялась пить кровь Линн.
Но далеко отойти от стола Линн не успела, последовал оклик Ларса:
— Линн… Ее больше нет.
— Что?
— Жаклин вышла в купальнике на солнце. Для нее это смерть.
— Ларс… — Линн просто растерялась, не зная, что сказать, а потому села на свое место. Губы дрожали…
— Она убила себя. Свен говорит, оставила записку, что хочет в последний раз увидеть солнце.
— Спасти было нельзя?
— Знаешь, она ведь не была ни жестокой, ни даже злой, но больше двадцати лет ночной жизни… не видеть солнца… пить человеческую кровь… чувствовать себя изгоем… Кто угодно с ума сойдет. Жаклин ненавидела всех, кто мог себе позволить загорать и вообще свободно двигаться.
Линн вспомнила, как Свен рассказывал, что она попросту испортила семейный альбом с фотографиями, там были снимки Ларса на пляже…
— Я поплыву на остров, ладно?
— Да, конечно.
— Линн, я прошу тебя, не увози Мари и не уезжай сама.
— Хорошо, Ларс. Я соболезную.
— Знаешь, а может, для нее это выход?
Он ушел, Линн видела, как отходит от причала у Музея фотографии яхта капитана Петера. Она еще долго сидела, глядя на вольно раскинувшийся на островах Стокгольм, любимый город, где она была так счастлива и так несчастна.
Позвонила бабушка:
— Линн, Жаклин убила себя.
— Я знаю, ба.
— Она вышла в купальнике на солнце и погибла. Какой кошмар! Свен говорит, что практически сгорела.
— Ты общаешься со Свеном?
— Он позвонил… А откуда ты знаешь?
— Мы разговаривали с Ларсом в «Хермансе», когда Свен сообщил о гибели Жаклин.
— Да, страшная жизнь и страшная смерть… Теперь Ларс наследник всего состояния и хозяин
