Ван Гога?» Как я соскучилась без Жанны! Без ее наивного барства, по-своему целомудренного, которое многими воспринималось как чванство.
Мы пьем чай (из чашек тончайшего фарфора, разумеется), и Жанна жалуется на ленивых охранников, на садовника, который загубил уникальный рододендрон, на повариху, которая никак не освоит японскую кухню, на горничную, которая через раз вытирает пыль под кроватью, на гувернантку, плохо обучающую ребенка английскому языку.
– Тяжело тебе, бедной! – улыбаюсь я.
– Да! Столько проблем. – Жанна сначала не улавливает иронии, отвыкла от меня, потом хмурится. – Ты столько лет носа не казала, а теперь позвонила, приехала. Думаешь, я не знаю почему? Тебе много надо? У?нас все деньги просят.
– Но не всем даете? Да, я с протянутой рукой. Но, Жанетта, не зависимо от исхода переговоров, я хочу сказать, что очень рада тебя видеть. Стилисты, как ни старались, не испортили твоей природной обворожительности. Из тебя развилась русская женщина для плаката «Вот она без горящих изб и коней на скаку».
– Правда? – радуется Жанна.
– Истинная правда! – честно говорю я.
Мне все время хочется улыбаться. Так чистосердечно, наверное, улыбается человек, приехавший в места своего детства, где он встретился с милыми людьми, оставшимися в памяти в идеальном образе.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, – возвращает мне комплимент Жанна. – Такая… струна… тетива… – Жанна подыскивает слова. – Будто в тебе все натянуто, ты на пике формы.
Натянуто – это верно, до звона, вот-вот лопнет. В противном случае, разве я пришла бы в этот дом? Мой поступок не подвиг унижения. Мой приход – бомба под шикарное семейное гнездышко Жанны. Но другого выхода я не нашла.
Мы с мужем взяли ипотечный кредит в банке. Квартиру требовалось ремонтировать, мы взяли еще один кредит. Если бы не кризис, мы выкарабкались бы из долгов через пятнадцать лет. Мы все рассчитали и были готовы работать как проклятые. Нам с Юрой было приятно сознавать, что наше все – это наш реальный труд. Как у достойных честных людей: заработал и трачу, не ворую, мзды не беру, смотрю людям в глаза открыто и спокойно. Однако кризис случился. Юру сократили, моя зарплата уменьшилась вдвое. Долги перед банком – как селевый поток, перед которым мы стоим, хрупкие и беззащитные. Да леший с ней, с квартирой, пусть отнимают! И забыть все хлопоты, когда выходных не знали, носились по рынкам, чтобы кафель или обои подешевле найти. Комната сына, в которой мы стены и потолок втроем разрисовывали и хохотали до колик… Живы будем, еще лучше нарисуем. Кухня моя, до миллиметра вымеренная, чтобы мебель поместилась… Ерунда! Люди города заново отстраивали, а у нас только квартира малогабаритная типовая. Жить есть где – у моих родителей, не на улице перебиваться.
Страшно было другое. Юра потерял веру в себя, черная финансовая дыра высасывала из него мужество. Сознание того, что не может обеспечить семью, разъедало его волю. Юра думал, что он слабак, неудачник, рохля, бракованный лузер. Вслух этого не говорил, но я отлично видела его состояние. Мои поддержка, оптимизм, вера в светлое будущее до какого-то момента действовали, а потом стали играть противоположную роль – Юра решил, что я милость к падшему изображаю, начал огрызаться и ехидничать. По характеру мой муж – настоящий боец, смелый, отчаянный, лихой. Но представьте солдата, идущего в атаку с полной уверенностью в победе, и вдруг неприятель возник в тылу, разбомбил обозы и родную хату, шквальным огнем поливает, а у солдата патроны кончились, и он беззащитен как младенец. В подобной ситуации у любого голова кругом пойдет, тут любой захлебнется от растерянности и паники. Другой вопрос, как долго паниковать будет. Юра четвертый месяц не может устроиться на работу, мы не в состоянии не то что взнос банку выплачивать, а даже проценты по кредитам. Банк возглавляет муж Жанны.
– Конечно, все решает Вадим, – говорит она, – но я его обязательно попрошу за тебя. Посмотри на люстру, муранское стекло, из Венеции, якобы точная реплика светильника из кабинета папы Римского. Кучу денег отвалили, но вдруг нас надули? Как ты думаешь?
– К сожалению, во время последней аудиенции у его святейшества я не догадалась задрать голову и
