наших разговорах никогда не развивалась. Приглашать, пусть виртуально, подруг к себе в спальню никому не приходило в голову. Мы были воспитаны в культуре, которая уважала и ценила личные половые отношения и не отводила места и роли соглядатаям и советчикам, сколь бы ни был велик их опыт.
Возвращаясь к внешнему виду подруг, скажу, что наша компания производила, да и ныне производит забавное впечатление. Две дылды, Ирина и я, кубышка Катя, статуэтка Элька и для напоминания о гармонии мира одна нормальная среднерослая Настя.
Каждый человек, входящий в вашу личную жизнь, будь то муж, свекровь или брат супруга, привносит с собой маленький мирок в ваш собственный большой мир, раздвигает его границы, поселяется, требует внимания, общения, участия. Если воцарение нового персонажа оказывается негативным, то отгородиться от него, выстроить стену, не разрушив часть собственного пространства, невозможно, а отрезать получится только по-живому, с кровью.
Ирина и Элька – единственные дочери у своих матерей. В детстве девочки, конечно, мечтали о сестричке или братике. Во взрослые лета ни та, ни другая не помышляли о подобном подарке – новом человеко-мирке, о котором неизвестно: окажется он курортным оазисом или камерой пыток. Поэтому Ирина и Элька некоторое время настороженно приглядывались друг к другу. А потом слились в сестринской любви – счастливой и негаданной. И этой любви не помешало то, что девочки не просто разные внешне, у них и характеры противоположные.
Ирина – шумная, легко вспыхивает, орет на детей и на мужа, сюжеты в новостной передаче по телевизору: про несправедливость в отношении сирых и убогих, про коррупцию, про депутата, который на автомобиле задавил старушку, – способны вызвать получасовое извержение эмоций. Элька – женщина-перинка, облачко в юбке, никогда не повышает голос, не суетится. Ее волнение в ситуации, при которой мы сходим с ума (например, опаздываем на поезд, несемся по перрону), выражается только в ярком румянце на щеках. Однако в момент принятия решений, а подобных моментов было множество в их жизни, Ира всегда слушает Эльку, которая тихим голосом задумчиво говорит: «Мне кажется, лучше поступить вот так-то». Ира поступает, как кажется Эльке.
– Вы точно сестры? – однажды засомневалась Катя. – Ничего общего. Папа не напутал?
– У нас одинаковая, папина, форма ушей, – ответила Элька.
С тех пор мы их зовем Ушастыми или Ушастиками.
Настоящее кино, долгоиграющая многосерийная мыльная опера, началось в семьях Ирины и Эльки, когда папа вздумал умирать и проговорился. Он, понятно, был центром смерчей. Две мамы – источники торнадо. На линии огня, пересечения смерчей, стояли Ирина и Элька. Папа, Виктор Сергеевич, повторюсь, в эпицентре, который, как известно, точка покоя. Всякие опасения, что две жены, законная и гражданская, доведут его до тяжелого инфаркта, вскоре пропали. Виктор Сергеевич даже приободрился, помолодел.
Я и потом часто замечала: человеку важнее покаяться, чем получить отпущение грехов. Сбросил тяжкий груз и почувствовал большое облегчение, даже если груз-камень постоянно маячит перед глазами и ты спотыкаешься об него на каждом шагу.
Виктор Сергеевич полагал, что теперь имеет право даже иногда навещать дочь Эльку, проживающую совместно с мамой. После этих визитов, реальных или выдуманных, торнадо под названием «Ирина мама» бушевало с новой силой, а с Виктора Сергеевича как с гуся вода.
– Ушастики, – спрашивала я, – уж очень благодушен Виктор Сергеевич. Нет ли у него еще одной семьи в ближайшем Подмосковье? А у вас, соответственно, еще сестрички или братика?
– Он несколько лет назад, кажется, в Африку летал в командировку? – подхватывала Настя.
– С черненьким братиком вы смотрелись бы отлично, – разворачивала тему Катя. – Только форму ушей не забудьте у негритенка проверить.
