Фамилию кумира перепутала и твердила: «Буду как Кобалевская». Мама и Маняша, поначалу недоумевавшие – кто такая Кобалевская? – потом уличили в ошибке. И если требовалось меня приструнить, говорили тихо: «Опять Кобалевская полезла».
– Сдаюсь! – подняла я руки, когда сестра принесла чайник. – Решение не найдено.
– Все очень просто, Настя. Все сложное – просто.
– Только не дави меня софизмами!
– Ольга боится сглазить, поэтому ругает детей и мужа. Знаешь, как подходят в коляске, в которой лежит младенец, и, чтоб не сглазить, плюют через плечо и говорят, что ребенок противненький. При этом улыбаются, всячески показывают, что дитя – прекрасное. У Ольги страх сглазить, накаркать беду разросся до гигантских размеров. Она такая – ни в чем удержу не знает.
– Гипертрофированное язычество.
– Можно и так сказать.
– Глупость и мракобесие!
– Настя! Если ты не смогла решить задачку, это еще не значит, что условия формулировали дураки. – Маша впервые за вечер повысила голос. – С чего ты взяла, что у Ольги проблемная семья, что у них разлад?
– У них – сказка! – Я не заметила, как, вторя сестре, тоже заговорила на повышенных тонах. – Идиллия! Муж гуляет направо и налево, дети, заходя в туалет, нос зажимают. Мамочка только и знает, что жаловаться. Это счастье?
– Да! – твердо сказала Маша. – Это их личное счастье. Потому что универсального счастья не бывает, только личное. В лотерею выигрывают, и то каждый радуется совпавшим потребностям – одному утюг необходим, другому холодильник позарез.
– Можно деньгами взять. Главное – выиграть.
– Ольга выиграла.
– А я?
– Ты брусничное варенье не попробовала.
– Машка, не юли!
– Отступление по теме, иллюстрация из прошлого.
– Валяй. Любите вы с мамой давить меня житейской мудростью.
Я поймала себя на том, что не в первый раз объединяю умершую маму и здравствующую сестру. Но Маша не обижалась, а мне доставляло удовольствие говорить о маме в настоящем времени.
– Ехала в поезде из Москвы, с зимних каникул, десятый класс, – рассказывала Маша. – В купе еще трое военных, форма зеленая, но работниками МВД были, как я поняла. Не милицейская форма, понимаешь? А просто военная.
– Цвет формы имеет значение?
– Не имеет. Просто я не знала, что в МВД есть люди, по-другому одетые. Я на верхней полке лежала, они внизу распивали и разговаривали. Тетя, когда провожала и увидела, что с военными поеду, обрадовалась.
– Они к тебе приставали? – Я похолодела.
– Что ты! Просто пили и беседовали. Настя! Ты хочешь быстро и ясно: икс, плюс игрек, минус зэт… Суть тебе подавай. Но мы, не Ковалевские, так не можем.
– Извини, рассказывай.
Про себя я с благодарностью отметила: Маша сказала Ковалевская, а не Кобалевская.
Машка лежала на верхней полке, закатившись к стенке. Внизу выпивали мужчины в военной форме. Они называли себя комиссарами. А были политработниками – второе Машкино откровение: мужественное слово «комиссар» обозначало – «политработник», как «сельхозработник». Одни пашут на ниве, на колхозном поле, другие – бороздят мозги, выходит. Комиссары-замполиты ехали с совещания, проводившегося в Москве. На какое-то время Маша, обдумывая новые понятия, отключилась от разговора. Снова
