ему такую власть над собой?
Но это так. Я не могу оставить свои чувства к нему и уйти. Для этого он слишком много значит для меня, для этого уже слишком много всего произошло. Я должна выяснить, насколько близко подпустит меня к себе такой мужчина, как Джонатан, — и смогу ли я с этим жить. А это возможно, только если я сейчас выйду.
Сердце едва не выпрыгивает из груди, когда я прошу водителя подъехать к дому Джонатана. Я расплачиваюсь, а фотографы уже щелкают — папарацци обнаружили меня. Водитель смотрит на меня.
— Вы уверены, что мне не стоит ехать дальше? — спрашивает он.
Я качаю головой. «Теперь уже слишком поздно», — думаю я и выхожу. На этот раз меня ни о чем не спрашивают, очевидно, достаточно того факта, что я направляюсь к дому Джонатана. Или, возможно, я выгляжу настолько мрачно, что они не осмеливаются заговорить со мной.
Сделав несколько шагов, я оказываюсь у ворот, и фотографы и на этот раз не входят вслед за мной. Однако, направляясь к двери дома и нажимая на звонок, я слышу щелчки фотоаппаратов.
«Пожалуйста, будь дома», — мысленно умоляю я; ощущение того, что меня выставили на всеобщее обозрение, ужасно неприятно. Я даже не хочу представлять себе, что напишут в газетах завтра, если сейчас я уйду, несолоно хлебавши.
Но дома кто-то есть, я слышу приближающиеся к двери шаги. Я жду, волнуясь, и пугаюсь, когда вскоре дверь открывается и на пороге появляется женщина средних лет. На ней халат, в руке тряпка.
— Что вы хотели? — спрашивает она, и я вижу, как она бросает недоверчивый взгляд в сторону фотографов.
Я настолько растеряна, что поначалу не могу выдавить из себя ни слова. «Значит, у него все же есть домработница», — думаю я.
— Могу я видеть Джонатана… я имею в виду, мистера Хантингтона?
По лицу женщины пробегает тень узнавания, очевидно, она понимает, с кем разговаривает.
— Прошу, — отвечает она и отступает на шаг. — Входите.
Когда дверь закрывается и фотоаппараты остаются за ней, я перевожу дух и следую за домработницей на второй этаж, где находится кухня, которую я так хорошо помню. На каменном столе стоит ведро с водой, к рабочей поверхности прислонена швабра.
Женщина ведет меня еще выше, провожает через две просторные гостиные. У одной из дверей останавливается и стучит.
— Да? — Я слышу голос Джонатана, и по спине пробегают мурашки.
— К вам гости, — объявляет женщина, еще раз оглядывая меня с головы до ног.
Секундой позже дверь открывается, в дверном проеме показывается Джонатан. Очевидно, он не ожидал увидеть меня, на его лице явно отражается удивление.
— Грейс.
Я могу только смотреть на него и надеяться, что у меня не подкосятся ноги, — настолько огромное влияние оказывает на меня его вид. А ведь я не видела его всего лишь один день.
Воротник его черной рубашки расстегнут сильнее, чем обычно, небрежные джинсы подчеркивают мускулистые ноги. Волосы растрепаны, как будто он не один раз провел по ним рукой, на лице темная тень: сегодня он еще не брился. Он кажется усталым.
— Можно… можно поговорить с тобой? — неуверенно спрашиваю я.
Какой-то долгий миг он молчит, и я не решаюсь вздохнуть, но затем кивает.
— Можете идти, миссис Метьюс, — говорит он, обращаясь к женщине. — Вы мне больше не нужны.
— Как скажете, мистер Хантингтон, — отвечает она и, уходя, бросает на меня взгляд, в котором сквозит любопытство. Вскоре она исчезает на лестнице, и мы остаемся одни.
— Кто это был? — спрашиваю я, чтобы заполнить тишину между нами. Рядом с ним я вдруг начинаю страшно нервничать.
— Моя экономка, — отвечает он.
