люблю, и отчаянно спрашиваю себя, случайно ли это, или же он сам вызвал сюда Юуто. Неужели он поступил бы так?
Похоже, он замечает панику на моем лице, наклоняется ко мне.
— Ты не должна делать ничего такого, чего тебе не хочется, — шепчет он мне на ухо, но его слова меня не успокаивают. Вместо этого на глаза внезапно наворачиваются слезы.
Может быть, я и не должна, но могу сделать, если захочу. Ему будет все равно. Может быть, ему даже понравится наблюдать?
Мне с трудом удается заставить себя дышать, поскольку от боли в груди у меня едва не останавливается дыхание, боль врезается глубоко в мое тело.
Все, что до сих пор казалось мне таким волнующим, внезапно отталкивает меня: эта взаимозаменяемость, это отсутствие постоянства, эта холодность. Холодность Джонатана.
Я не такая, и я не могу быть такой. Может быть, мне действительно стоило прийти сюда, чтобы наверняка увериться в том, что мне не все равно, с кем заниматься сексом. Я хочу заниматься им с Джонатаном, хочу преодолеть с ним свои границы, открыть для себя что-то новое. Да, я этого хочу. Но только с ним. Не с каким-то другим мужчиной из этого клуба. Не с Юуто Нагако. И в этом заключается проблема.
Потому что, если я останусь с Джонатаном, всегда будут новые Юуто, с которыми я буду сталкиваться — с мужчинами, которые думают, будто имеют на меня право, потому что Джонатан не предъявляет на меня прав. И всегда будут новые женщины, которые хотят Джонатана и с которыми мне придется его делить.
Дрожа, я делаю глубокий вдох и окончательно осознаю, что мне этого мало. Я хочу невозможного: хочу, чтобы он принадлежал мне. Не наполовину, не чуть-чуть — полностью. И тот факт, что ничего подобного не случится, разрывает мне сердце.
— Я не могу, — произношу я, и мне кажется невероятно трудным оторвать взгляд от его голубых глаз, которые смотрят на меня так умоляюще. Но мне нужно выйти отсюда, немедленно, поэтому я протискиваюсь мимо японца и обеих женщин, выхожу в коридор.
Я всхлипываю, подношу руку к губам, плача, бегу обратно в фойе, потому что уже не могу сдерживать слезы. Один из слуг в ливреях с беспокойством глядит на меня, но выражение его лица тут же снова становится безучастным.
— К комнатам для переодевания туда, — объявляет он мне, указывая на дверь под лестницей, которую показывал мне и Джонатан.
Там действительно оказывается целый ряд кабинок, и в кабинке под номером двенадцать, внутри которой торчит ключик, данный мне администратором на входе, я обнаруживаю свое платье, плащ, туфли на каблуках и сумочку. Я поспешно натягиваю все на себя, и взгляд в большое зеркало за дверью показывает мне то, чего я опасалась: у меня покраснели глаза, тушь для ресниц растеклась. Беру косметический платочек из коробочки на столе и пытаюсь вытереть глаза, но слезы текут по щекам, и я наконец сдаюсь.
Вернувшись обратно в холл, я останавливаюсь. У двери к кабинкам для переодевания стоит Джонатан, он ждет меня.
Его руки сжаты в кулаки, и у него такой вид, будто он не может решить, удивлен он или рассержен.
— Ты действительно хочешь уйти?
Я вытираю слезы и киваю.
— Мне очень жаль, — тихо говорю я, смотрю на него, впитывая каждую деталь. Его черные волосы, его прекрасные голубые глаза, его полные губы, которые так здорово умеют целовать, сильные руки, в объятиях которых мне так нравилось находиться… Он так красив, так мрачен, так соблазнителен. И чертовски недосягаем.
«Цвета любви», — с бесконечной тоской думаю я. Если они есть, то любовь Джонатана черная- пречерная. Слишком темная для меня.
