— Это был сам Акоста! — воскликнул Розенблюм, делая шаг вперед. — Он обращался с тобой, как с равным!
— Полезай первым, — сказал Валентин, неодобрительно глядя на перепачканную еще у жрецов веревочную лестницу. Потом хлопнул себя по лбу и одним щелчком пальцев отряхнул грязь. — И давай договоримся — впредь от меня ни на шаг! Пока Акоста обращался со мной как с равным, ты изволил чуть не загнуться от обыкновенной «серой отравы»!
— Это была вовсе не «серая отрава»! — прокричал Розенблюм со спины пряпа. — Акоста подарил нам новое заклинание!
Валентин фыркнул и, покачав головой, полез следом за Розенблюмом. Маги Побережья и впрямь иногда преподносили друг другу такие вот «подарки» — смертельное заклинание в физиономию. Успеешь разобраться — подарок; не успеешь — естественный отбор.
— Ну так тем более, — огрызнулся Валентин, забравшись в свое сиденье. — Не отходи дальше чем на два шага, понял? Убьют же!
Хотя нет, подумал Валентин про себя. Вряд ли его убьют. Согласно Пророчеству, убьет как раз сам Розенблюм. Какого-то там «вождя».
— В Храм Вечности? — спросил Розенблюм, держа в руке иглу управления.
— В Храм, в Храм, — кивнул Валентин. Розенблюм вонзил иглу в нужное место, пряп загудел, набирая скорость, а Валентин устроился в кресле поудобнее и неожиданно для самого себя закрыл глаза. Ему захотелось спокойно подремать — быть может, в последний раз перед очередными великими подвигами. Кто знает, что написано в катренах Марвуда? «С белым гневом и черной душой, не поужинав, не похмелившись, он отправился в бой роковой»…
— Ты узнал новые катрены? — требовательно спросил Розенблюм.
— Только один, — пробормотал Валентин, не открывая глаз. — Хранитель: Марвуд. Текст: последний талисман из четырех, сокрытый Вечностью, вновь обретет свободу, и сможет выбирать себе раба.
Розенблюм издал короткий стон, но Валентин предпочел не вмешиваться. Он выровнял дыхание, подготовил тонизирующее заклинание и нежился в кресле, расслабляя мускул за мускулом, обмывая теплом и бодростью каждый кусочек своего тела. Давно надо было побездельничать, подумал Валентин, от этих непрерывных встреч того и гляди голова закружится. Вот поговорю с Марвудом, а потом передам слово товарищу Маузеру.
— Фалер, — тихо сказал Розенблюм. — Мне страшно.
Валентин чуть не выпал из кресла. Тонизирующее заклинание расплескалось по всему телу, вышибив дремоту прочь. Валентин открыл глаза и уставился на своего подмастерья:
— Что-о?
— Мне страшно, — повторил Розенблюм. — Когда наступает Время Темных Сил, талисманы подчиняют себе своих повелителей.
Валентину мигом представилась Шкатулка, выпускающая в него свои шарики и отдающая идиотские приказания. Может, оно и к лучшему, что Шкатулка осталась дома?
— Это понятно, — сказал Валентин. — Страшно-то почему?
— Лигийский Перстень сделает тебя своим рабом, — сказал Розенблюм.
— И ты никогда не узнаешь полного текста Пророчества, — усмехнулся Валентин. — Есть чего испугаться!
— Перстень помешает тебе исполнить Пророчество, — продолжил Розенблюм. — Ты не должен к нему прикасаться!
— Однако! — воскликнул Валентин. — Подмастерье ставит условия мастеру!
— У тебя в руках Жезл Повиновения, — воскликнул Розенблюм, — в твоем кармане Перчатка, твоя защита отразила заклинания самого Акосты! Зачем тебе еще и Перстень? Нельзя идти в бой с двумя мечами в одной руке!
— Успокойся, — сказал Валентин, сообразив, что Розенблюм действительно близок к панике. — Во-первых, я и так уже в рабстве у Пророчества; а во- вторых…
— Поверь мне, Фалер, — сказал Розенблюм, прикладывая руку к сердцу, — я никогда еще не испытывал такого страха. Я боюсь этого Перстня! Он может оказаться сильнее Пророчества!
Может, мысленно согласился Валентин. Время Темных Сил, тут все что угодно может случиться. Бойся, не бойся, все едино.
— Хорошо, — сказал Валентин, решив закончить этот бессмысленный диалог. — Когда я захочу прикоснуться к Перстню, ты будешь рядом со мной. И если ты снова ощутишь страх, я оставлю Перстень другим кандидатам. У него и без меня неплохой выбор рабов!
— Я уничтожил бы его, если б смог, — сказал Розенблюм, опуская руки. — Все зло, что творится в Эльсане, — от этого Перстня. Я удивляюсь твоей беспечности, Фалер. Ты был в Ампере, ты должен знать, что это такое — талисман, вырвавшийся на свободу.
— Именно поэтому я спокоен, — повысил голос Валентин. — Я знаю, как обращаться с талисманами.
— Тогда, — сказал Розенблюм, — присмотри за Перчаткой. Она только что залезла тебе в рукав.
Валентин вздрогнул всем телом и в ужасе схватился за правую руку. Действительно, под толстой тканью костюма шевелилось что-то мягкое; Валентин замахал рукой, пытаясь вытряхнуть Перчатку из рукава, но та держалась крепко. Валентин опустил левую руку за пазуху, просунул ее в правый рукав и перехватил Перчатку на уровне бицепса; она тут же отозвалась легким дрожанием, и Валентин почувствовал мгновеный прилив сил.
— Вот-вот, — пробормотал Валентин, извлекая Перчатку на свет и вытирая ею выступивший на лбу холодный пот. — Так и действуй. За этими талисманами нужен глаз да глаз!
Перчатка подрагивала в его руке, готовая душить и стирать в порошок.
Валентин сделал глубокий вдох и посчитал до двадцати. Как ни странно, этот маленький эпизод с второсортным талисманом напугал его куда больше, чем алтарь емайских жрецов и серые демоны Акосты. Такого он от Перчатки не ожидал.
— Вот видишь, — сказал Розенблюм. — А ведь это только Перчатка.
Странно, подумал Валентин. Я же прощупывал ее пару часов назад — никакого отклика! И вот на тебе! Правда, с тех пор у меня появилась душа — но талисманам-то какое до нее дело? Это что же получается, раз Время Темных Сил, то теперь они любому пангийцу подчиняться начнут?
Подчиняться? Валентин хлопнул себя по лбу. Ничего подобного!
Они будут подчинять!
Вот вам и Время Темных Сил! Теперь каждый талисман сам себе хозяин! Запрыгнул на какого-нибудь аборигена, и пошел командовать! Причем плевать ему глубоко на хозяина, как «слезе дракона» на Акосту!
— Знаешь что, Розенблюм, — сказал Валентин, засовывая Перчатку обратно в карман, — по-моему, ты совсем не того боишься. Со мной Перстню придется повозиться; а что будет, если он подчинит себе кого-нибудь послабее?
Розенблюм отвел взгляд в сторону и втянул голову в плечи.
— Воля твоя, Учитель, — пробормотал он. — Ты пожелал, чтобы я померился силой с талисманами; что ж, я справлюсь и с этим.
Валентин посмотрел на Розенблюма, оценил бледность его лица, дрожь в голосе и с сомнением покачал головой. Розенблюм вовсе не был уверен, что справится.
— Мы прибыли, мастер, — сказал Розенблюм, посмотрев на карту. — Еще раз прошу — будь осторожен!
— Пошли, — сказал Валентин, вытаскивая из-за пояса Жезл. — И не отходи от меня ни на шаг, видишь, что талисманы вытворяют! Ну-ка, откройся, — приказал он пряпу.
И пряп открылся.
Валентин увидел прямо перед собой вертикальную стену, сложенную из огромных каменных глыб, и машинально задрал голову, пытаясь оценить ее высоту. Когда спина его уперлась в спинку кресла, а край стены так и не появился в поле зрения, Валентин нахмурился и перевел взгляд на Розенблюма.
— Это Храм! — воскликнул тот, указывая в противоположную от стены сторону. — Взгляни, вот обсидиановая дорога, а вон там сверкают Стражи Эльсима!
Валентин обернулся через левое плечо и убедился, что Розенблюм говорит правду. Метрах в двухстах от пряпа каменистую почву пересекала поблескивающая в лучах заходящего солнца глянцевая черная полоса. Петляя, она спускалась с холма, на котором высилась непонятно откуда взявшаяся стена, и уходила к большому городу, видневшемуся у самого горизонта. Над городом ярко сверкали две золотистые точки, родные сестры эльсанского Государева Ока. Валентин узнал этот город, узнал дорогу из черного обсидиана; не далее как три года назад он смотрел практически с этого же самого места на пляску цветных облаков, которую сам же и устроил на эльсимском фестивале факиров. Но тогда с этого же места был виден и Храм Вечности, отделенный сейчас от остального мира поистине циклопической стеной.
— Посмотри, — сказал Розенблюм, показывая в этот раз на стену. — Она задержала Зверя!
Валентин посмотрел на стену — стена как стена, разве что камни слишком похожи один на другой, — проследил, куда показывает Розенблюм, приблизил изображение — и все равно ничего не увидел. Потом сообразил, что смотреть нужно совсем не глазами, и ощутил магию стены — неожиданно сильную для такого примитивного сооружения. Там, куда показывал Розенблюм, магия стены дрожала и пульсировала, как лист металла после удара молотком. Похоже, подумал Валентин, что пряп ткнулся в стену, поднял тут целую бучу, но пройти насквозь так и не сумел. Хорошая стенка, такую голыми руками не возьмешь. Не иначе как Акоста выстроил, вместо того чтобы Перстень с собой забрать и Фалера на веревочке привести. Так вот великие маги откликаются на просьбы о помощи.
— Конечно, задержала, — сказал Валентин, поднимаясь на ноги. — Не для того она здесь поставлена, чтобы сквозь нее кто попало шлялся. Пойдем, поищем ворота.
На этот раз Валентин сошел на землю первым. Он сильно надеялся, что ворота окажутся совсем рядом, за первым же поворотом, скрывавшим обсидиановую дорогу. Приказав пряпу исчезнуть, Валентин двинулся вдоль стены, нет-нет да и поглядывая вверх. На таком расстоянии — от силы десять метров! — стена подавляла своим величием. Валентин вспомнил Великую Восточную Стену — отвесную скалу высотой двадцать километров — и нашел, что ощущения от обеих стен очень похожи. Точно так же как и там Валентину все сильнее хотелось перелететь через стену, подкопаться под нее или убежать куда подальше — но только не ползти у ее подножия ничтожной букашкой.
Ворота показались, когда до обсидиановой дороги оставалось еще добрых пятьдесят метров. Валентин почему-то предполагал, что они тоже окажутся высотой до небес, и потому издал легкий свист, увидев впереди небольшую, с пятиэтажный дом в диаметре арку, снабженную изнутри широкой прорезью для падающей сверху двери. Около арки прохаживались несколько стражников, да из двух бойниц по обе стороны от нее выглядывали чьи-то бледные лица. Больше у ворот Храма не было ни одной живой души.
В былые времена, вспомнил Валентин, в любое время суток обсидиановая дорога была заполнена людьми. По ночам она устремлялась на вершину холма огненной змеей — паломники шли при свете факелов и магических огней, чтобы скорее достигнуть Храма. Требовалось несколько сотен служителей, чтобы
