Пока.
Перед концертом мы встретились только один раз. Он позвонил мне, как ни в чем не бывало, как будто ничего особенного ни произошло. Он ни сказал ни слова о нашей странной ссоре (когда он так мерзко пытался подсунуть меня своему заместителю), ничем меня больше не упрекнул. Млея от счастья (он все – таки решил ко мне снова вернуться!), я тоже сделала вид, что ничего не произошло. Как будто мы оба вычеркнули из памяти все самое неприятное… Мне искренне хотелось в это верить. Поэтому, услышав, что он приедет, я тут же вылетела из дома, не думая – ни о чем.
Это было нашей последней встречей. Мне не могло привидеться даже в страшном сне. Особенно страшной была мучающая меня потом мысль – мы могли, могли, могли быть вместе…
Именно от этой страшной мысли я до сих пор просыпаюсь по ночам. Я просыпаюсь в поту от холодного отчаяния, разделяющего мою грудь на две разные половинки. Очень часто в сознании средних людей существует устойчивая настройка: если люди расстались, значит, они почему-то не подходили друг другу. И невозможно объяснить вариант, когда люди расстаются без видимых причин. Люди, идеально подходящие, любящие друг друга, все равно расстаются… Так бывает. Но почему так бывает – невозможно ни понять, ни объяснить.
До нашего счастья оставался один единственный миг. Он обещал, что через два месяца мы навсегда будем вместе. Я любила вора, поддонка и убийцу, но этого вора, поддонка и убийцу ни за что на свете я не променяла бы на целую армию порядочных благополучных людей! Почему мы расстались посреди ослепительного праздника жизни, обещающего нам радость? Потому, что вместо рассвета следующего дня за окном была ночь. Вечная ночь. В этом некого было винить. И нечего было терять, кроме призрачного воспоминания счастья. Счастья, которого, на самом деле, не было никогда.
Та встреча оказалась нашей последней встречей. Через несколько дней после ссоры из – за его заместителя он позвонил и сказал, что он должен был уехать, но его отъезд временно откладывается. Потом заехал за мной. Я не запомнила эту встречу (похожую на сотни остальных, уже бывших с ним). Не запомнила потому, что не знала: это встреча станет последней. В память врезались лишь незначительные мелочи – легкая тень на его лице, седые виски. Грусть в глазах. Торопливость в любви. Все, как и всегда. Руки, нервно шарившие по моему телу… Ничего, чтобы вспомнить. Ничего, чтобы сохранить. Я думала, что встреч – таких, как эта, будет много. Он будет ласковым, нежным в будущем, в моей душе больше ничего не умрет… Я думала о будущем, а в настоящем – все было, как обычно. Разве что глаза – более грустные. Сурово сжатый тонкогубый рот… И какое-то странное ощущение – словно в постели с нами был кто-то третий. Наблюдая из – под несвежей простыни то, как оба пытаются осуществить жалкие попытки того, что никогда не подразумевало собой любовь.
– Представляешь, на меня снова пытаются завести уголовное дело!
– Почему?
– А, там все такие сволочи! Не хочется и говорить!
– Мне жаль…
– Да плюс эта идиотская история с шофером… Мужик был хороший… Убили, в меня целились, а эти сволочи считают, что я сам все устроил. Представляешь? Ты уже слышала про моего шофера? Да, наверное, это все время крутят по телевизору.
Я сошла бы с ума еще пару месяцев назад – от горя, ведь он явно не помнил, когда видел меня в последний раз. Но так было бы пару месяцев назад.… Не сейчас. В этот раз в моей душе омертвело все, что только может омертветь. Ничего не осталось – ни всплеска, ни сожаления, ни горя. Даже тепла…. Тем не менее, он ждал от меня реакции так явно, что я вдруг поняла! Он все прекрасно помнил, ему просто доставляло удовольствие так меня мучить! Он наслаждается тем, что причиняет мне боль! Но я не могла доставить ему восторг созерцанием моей боли. Мне было по – настоящему все равно. На прощания я, как всегда, чмокнула его в щеку. Он бросил обычное:
– Я позвоню.
Удаляясь от машины, я махнула рукой, чтобы обернуться. Он смотрел мне вслед.
За три дня до концерта (до трагедии всей моей жизни) я позвонила ему в офис. Я позвонила поздно
