быть.
– Вы так думаете? А при желании любое время всегда можно найти!
– Зачем искать то, что уже есть!
– Извинись перед подругой и пусть она едет домой.
– Нет. Моя подруга останется и подождет меня. А мы с вами выйдем на улицу. Я могу уделить вам только пять минут.
– Хорошо, идем.
Я отвела ее в сторону.
– Я поговорю с ним, но быстро. Ты жди.
– Ладно. Если вдруг неприятности, зови.
Свежий воздух ударил в лицо привычным компонентом – холодом. Было темно. Освещенное здание кафе и подруга остались далеко позади.
Он хотел меня обнять, но я резко отстранилась. Он растерялся – потому, что к этому не привык. Так мы и застыли – друг напротив друга. Он сделал вторую попытку, но я угрожающе выставила ладонь. Он никогда ничего не замечал! Даже того, что своим видом причиняет мне мучительную, нестерпимую боль…
Я столько раз представляла в уме эту сцену. Я мечтала невероятное количество раз каждый день. Что скажу, что сделаю, куда посмотрю, как буду выглядеть, что будет на мне одето, и как будет выглядеть он. В истерических снах всепрощения я столько раз бросалась ему на шею… Лихорадочно целовала его губы, прижималась к нему всем телом и, умирая, воскресала от величайшего на земле наслаждения – оказаться в его руках… Я отрепетировала до мельчайшей доскональности эту сцену и не было бы ситуации, которую я не успела бы в уме проиграть.
Именно поэтому в тот самый страшный первый момент, в ужасавший момент свершившейся правды я растерялась – потому, что все это видела и проходила больше, чем тысячу раз. Я растерялась… И, замерев как соляной столб, я до тупости гипнотизировала асфальт, где мелькающие отражения тусклой ночной лампы плясали в моих ногах…
Несколько минут мы стояли молча, друг напротив друга. И я сжимала в кулаки пальцы, словно намеренно калеча их… Потому, что я хотела броситься ему на шею! Потому, что больше всего на земле я хотела броситься ему на шею – и умереть, застывая в парализующей неподвижности своего счастья, которое, застыв за два года, давно успело превратиться в ад.
Он был моей мечтой, жизнью, моим счастьем. И вот я стою, как неподвижная, вылитая из мрамора статуя. И лихорадочно ломаю пальцы оттого, что больше никогда не смогу прикоснуться к собственной распятой любви. Я испытывала лишь страшную, невыносимую боль, я умирала от боли… Не было спасительной пустоты, даже хладнокровного равнодушия. И все, что я могла, просто корчиться в судорогах, которые он не собирался ни видеть, ни понимать.
Мы молчали. В воздухе была напряженность. Словно протянутые кем-то тугие, упругие струны. Наконец он не выдержал:
– Почему ты молчишь?
– А что я должна сказать? По – моему, это ты хотел со мной поговорить. Я внимательно слушаю.
– Ну, зачем ты так…. Я обрадовался нашей встрече. Я очень рад тебя видеть!
– Правда?
– Конечно. Очень рад. Я не понимаю, почему ты сомневаешься.
– Наша встреча совершенно случайна. А до этого ты не высказывал желания меня снова увидеть.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты мог позвонить, но не позвонил.
– Я боялся. Ты не стала бы со мной разговаривать, а просто швырнула бы трубку.
– Откуда ты знаешь?
