остальные? Ласки всех остальных скатывались с моего тела словно грязные мыльные пузыри. И мне казалось, что я всегда принадлежала ему потому, что он был единственным мужчиной в моей жизни. Эта иссушающая любовь сделала меня невинной. Я была целомудренна, скромна и прекрасна, как строгая девственница, воспитанная в монастыре. Я собиралась всю жизнь хранить верность своему единственному мужчине. Глупому и грубому оттого, что он упорно отказывался дар моей души замечать.
И каждую ночь, просыпаясь как от резкого толчка в грудь от болезненного приступа воспоминаний, я садилась на кровати и обхватывала руками колени, сгоняя со щек тонны горьких, соленных слез. Я рвала свою душу в полном бессилии прикоснуться к телефонной трубке. В эти ночи мне стал сниться ужасный сон.
Я бесконечно металась по темному, пустому, вымершему городу. Я вбегала в пустые дома, в какие- то брошенные квартиры в поисках действующего телефона, пыталась найти телефонные автоматы на улицах. Но из каждой трубки гробовое молчание ранило мою душу и утрировало боль, превращаясь в застывшие холодные звезды. И я просыпалась в полном отчаянии от ужаса, что больше не найду его – никогда…. Я отдала бы все на свете за одно только мгновение его увидеть. За час, проведенный с ним, я с легкостью бы подарила десять лет своей жизни.
Но утром – наступал новый день и нужно было куда-то идти, теряясь в сковавшей меня панцирем холодной тоске. Чтобы не сойти с ума, я зарывалась в холодные изломы вечерних улиц и бесконечно видела его отражение в каждой точке дрожащего света на мостовой, в каждом оконном стекле… И очень удивилась бы, если б мне кто-то сказал, что во всем этом он не отражался никогда.
Очень странно, но я не запомнила утро, в которое из моей жизни уехал Сергей. Все, что осталось- только скученные, не связные друг с другом обрывки. Очень холодный дождливый рассвет… Я не поехала провожать его в аэропорт. Мы быстро – по – скорому, попрощались в гостинице. Быстро потому, что он опаздывал на самолет, а я уже воспринимала его как равнодушный обрывок жизни. Я зашла к нему в гостиницу (вернее, он насильно затащил меня), чтобы попрощаться, но ничего особенного между нами не было. Только холодные, все объясняющие и все прощающие поцелуи. Может быть, он даже целовал меня искренне. Но, не испытывая ничего, я застыла как статуя, относясь к нему так, как будто его нет.
– Тот, кто однажды тебя увидел, больше никогда не забудет….
Я кивала, со всем соглашаясь «ты можешь со мною проститься, но не сможешь меня забыть…» И говорила я эти слова не ему – случайному, ничего не значившему в моей жизни Сергею, а другому, единственному и любимому, тому самому, с которым можно проститься, но невозможно забыть… Чужой, немножечко хриплый от осени голос пел откуда-то сверху о том, что я – единственная для него, а я рассеянно смотрела в окно, не понимая, что происходит – день или холодный ранний рассвет.
На его щеках отпечатками оставались дневные тени спрятанного осеннего солнца, исчезающего словно вечность в пожелтевшей и опавшей листве. Он сел в такси, продолжая говорить о том, что теперь не сможет без меня жить и будет звонить, писать, ждать… А я провожала его до самого выхода или входа, равнодушно, словно немая деталь фрагмента в навсегда исчезающем мираже. Только одной реальностью представала окружающая жизнь – телефонной трубкой, к которой я пока не могла прикоснуться. Но в будущем собиралась преодолеть этот барьер.
Я не знаю, на что похож аэропорт, когда провожаешь не любимых. Кроме меня и моей боли больше никто не существовал на этой земле. Только время, растянутое, как липкий сироп, застывало в моих волосах и обрывком тонкой паутины падало на мои плечи.
Помню тот вечер так же хорошо, как и всё остальное. В череде моих любовных воспоминаний он занимает свое определенное место. Может, потому, что этот телефонный звонок я сразу связала с ним. А может потому, что я не смогла забыть охвативший меня тогда ужас.
Было два часа ночи. Раздался телефонный звонок. Я расслышала его сквозь сон и сползла с постели.
– Грязная сука, ты пожалеешь о том, что сделала…
Мужской голос был хриплым, свистящим… Мне пришло на ум, что кто-то намеренно изменяет звук.
