- Как ты себя чувствуешь, сынок? - тихо спросила она.
- Как пациент Ясперса, - натянуто очень широко улыбнулся, - таблетки как ничто другое помогают мне раскрыть страдающую душу для понимая и помощи, - бесцветным тоном пробубнил, листая страницы с фотографиями блюд и напитков. Я особо ничего не поняла из речи мужчины, но судя по выражению лиц профессора и его жены, она (речь) имела некоторый смысл.
- Я думаю, что тебе достаточно помогают, кроме того...
- Я тоже так думаю, - неестественно громко согласился он, - как говорил Кьеркегор, страх - это головокружение свободы, только во время страха проявляется истинное существование. Что ж, я могу утверждать, что благодаря "помощи" я, наконец, познал себя. Чего никогда и никому не пожелаю.
- Я всегда говорил, что твое увлечение экзистенциализмом до хорошего не доведет, - нарастающим голосом произнес профессор.
- Теперь я с тобой согласен. Одно дело подозревать, что с тобой что-то не так, другое - знать абсолютно все о том, что с тобой происходит, и как тебя от этого лечат. Знание не всегда бывает во благо.
- Какие таблетки ты сейчас принимаешь?
- Гуманизм - основа нашего бытия, отец, - не ответил на прямой вопрос Олег, кажется, он кого-то цитировал. - Надеюсь, когда-нибудь она станет основой моей профессии.
- У тебя нет профессии. В любом случае, копаться в чьей-то голове - это не профессия, это придурь.
- Намного проще разрезать и зашить, или же напичкать таблетками и забыть, - горячо возразил Олег и замолчал, резко захлопнув рот. Пару минут они с отцом смотрели друг на друга, выпучив глаза. Олег первый опустил свои и ссутулился, зависнув взглядом на одной точке. Было впечатление, что он потерялся между своим собственным внутренним миром и реальностью.
- Олег, Олееег, - позвала я, коснувшись руки, но он не отреагировал.
- Оставь его, - махнула рукой Катя. - Скоро придет в себя. Давайте уже спокойно поедим, - и обратилась к детям, - какой момент в мультике вам больше всего понравился?
Пока те наперебой рассказывали свои версии, несколько дополненные и приукрашенные, я смотрела на Олега, который, так и не шевелился, лишь изредка медленно моргал. С трудом поборола острое желание поводить ему рукой перед глазами, побоявшись, что этот жест может быть воспринят как издевательство над больным человеком.
Через какое-то время он вернулся в наш мир, удивленно оглядел присутствующих, затем попытался вникнуть в тему разговора, но слушал рассеянно, ничего не комментируя, в конце концов, сухо попрощался и пошел домой.
- Не нравится мне, что он живет один, - вздохнула жена профессора, провожая сына взглядом. Поджала губы, когда тот остановился, что-то сказал воздуху, потом дернул воздух как будто за руку и потащил к выходу.
- Он действительно кого-то видит, или притворяется? - робко поинтересовалась я.
- Думаю, никто этого точно не знает, но нейролептики должны блокировать голоса и галлюцинации. Хотя, может, и они уже не помогают, - вдохнула женщина.
- А вы не хотите поговорить с ним по душам? Спросить напрямую?
- Я пробовала много раз. Он отвечает туманно, в духе своих философских теорий, которые его и погубили. Тот же Ясперс считал, что достижение предела бытия и мышления прозревается человеком в пограничных ситуациях, таких как страдание, борьба, смерть... Иногда мне кажется, что Олег решил провести эксперимент над собой, познать свой предел...
- Что ты несешь, Инна! - рявкнул профессор, - хочешь сказать, что он специально убил Алину, чтобы через свои страдания подтвердить или опровергнуть эту, без всяких сомнений, лжетеорию? Жаль этого философа нацисты не расстреляли, когда еще была возможность!
- Там была ошибка, да? Он ошибся в дозировке лекарства для Алины, так? - решила,
