В палате психбольницы нас лежало пятеро.
Мои родители платили бешеные деньги психиатру, который меня вел, за особое отношение ко мне. В мои наивные двадцать четыре года мне казалось, что особенное отношение заключается, как минимум, в отдельной палате, улыбках медсестер и сладких булочках на полдник. Один раз я попытался сообщить о том, что меня не устраивает, своему "врачу", на что тот пригрозил переводом в соседнюю палату, которая была в два раза больше моей, но в которой лежало тридцать человек.
Моим родителям нельзя было заходить в "мои покои", как называли палаты санитары, подсмеиваясь над нами, или "мою камеру", как говорили пациенты, из-за решеток на окнах. Мои родители не знали, где и в каких условиях я живу.
По крайней мере, у нас не воняло так сильно. Мимо соседней палаты было невозможно пройти, не зажимая пальцами нос. Мы нарекли ее "комнатой смертников". Обычно из нее выбирались только ногами вперед. При каждом таком случае мы говорили: "еще один задохнулся". Нам казалось, что это смешная шутка.
В "комнате смертников" держали обреченных больных, многие их которых были не в состоянии передвигаться самостоятельно, некоторые были привязаны к койкам из-за буйного нрава, ну или из-за желания выбраться из этого ада, и те, и те ходили под себя. Все это убиралось один-два раза в день, иногда реже. Санитары брезговали лишний раз заходить туда.
"Блатных" пациентов в больнице было пятнадцать человек, соответственно три палаты. На этаже располагались два туалета и душевая, в которой многих мыли прямо из шланга.
Это очень больно.
Напор сильный, да и вода ледяная. Никто не заботится о том, чтобы психам было комфортно. Несколько раз меня тоже мыли подобным образом, в те моменты, когда я сам не мог о себе позаботиться, а прикасаться ко мне было противно. Я помню, что сидел на корточках прямо на грязном полу, прикрываясь руками, а санитары смеялись и кричали, чтобы повернулся спиной, передом, нагнулся... Если не слушался, напор делали еще сильнее, а воду холоднее. Все слушались санитаров, те умели доносить свою мысль, как никто другой.
Я не думаю, что доктора были в курсе подобного, даже мой тогдашний "врач" хоть и был крайне туп, не являлся настолько жестоким человеком.
Просто далеко не каждый нормальный, адекватный человек захочет идти ухаживать за сумасшедшими, получая при этом обещанные государством копейки. В психбольницах всегда есть открытые вакансии, берут всех желающих. А кто туда идет добровольно? За редким исключением те, кому нравится издеваться...
Со мной лежал юноша по имени Костя. Я запомнил его потому, что он все время пытался шутить, а потом сам долго смеялся над своими собственными шуточками, которых никто кроме него не понимал. Я хорошо помню теплое весеннее утро, когда он появился впервые:
- Привет! - запрыгнул на мою кровать, протянул руку, - Костик - F 23.2
- Олег - F 20, - пожал я его ладонь. Костик скривил вздернутый, покрытый веснушками, нос.
- Дурацкое имя, тебе не подходит. Я буду звать тебя Ольгой.
Константин, рыжих худой паренек, которому едва ли исполнилось двадцать, панически боялся, если до него дотрагивались другие мужчины, и в голове у него было вечное кораблекрушение со всеми страхами, безумием и ужасом этой катастрофы. Я склонен думать, что он действительно часто подвергался насилию, но мать и отчим этот факт отчаянно отрицали, да и врачи говорили, что никаких физических травм у него никогда не было найдено. Хотя, насиловать же можно по- разному, не так ли?
Из всех мужчин больницы, включая докторов, он разговаривал только со мной, почему-то он считал меня женщиной, возможно, из-за длинных светлых волос, которые мне не обрезали.
