мудрее сына в тот момент! Я изумился этому. Он повел себя, как ребенок, в то время как Дашенька, заявила себя взрослой личностью.
Антон, почему же ты не захотел понять? Принять ее и простить за то, что она появилась?!
Может быть, виноват в этом я? В том, что заставил тебя сделать это, - и принять, и простить? Не нужно было вынуждать и заставлять, не нужно было настаивать... Нужно было просто подождать? Тогда бы ты смог ее принять? Понял бы, простил? Я уверен, что время многое расставило бы на свои места.
Но сейчас у нас нет и его, - этого самого времени. Всего полгода... Но что можно решить за полгода?!
Рано или поздно, ты бы осознал, насколько она особенная и не похожая на остальных. Ты бы увидел в ней то, что вижу в ней я. Ты бы осознал, почему среди сотен, даже тысяч детей, которым требовалась помощь, я выбрал именно ее. Помню, ты спрашивал об этом... И тогда я не смог дать тебе ответа. А сейчас, я бы ответил, если бы ты меня спросил. Потому что она - лучшее, что было в моей жизни. Только ты и она. Это то, чем наградила меня жизнь. И то, что судьба подарила мне вас, я смогу простить ей даже свою скорую кончину. Я даже смирюсь с болезнью, приму смерть, как нечто неизбежное, только потому, что меня наградили чем-то большим, чем безвкусное существование.
Но что же будет потом?.. После того, как меня не станет? С Антоном, с Дашей?..
Примут ли они друг друга, поймут ли?
Было бы у нас время, было бы время у них... Чтобы они осознали то, что для меня уже не является тайной. Чтобы нашлась та нить, что связала бы их вместе крепким узлом. И никогда больше не разлучила.
Но времени у нас не было...
15 глава
Москва, конец 2001 - начало 2002 гг.
Осень ворвалась в столицу проливными дождями вперемешку с промозглым, пронизывающим до костей ветром, серыми белесыми туманами и плохим настроением. Бабье лето не порадовало теплом и солнцем, а золотая осень, стремительно и мимолетно проскользнув переулками и дворами, уступила место тоскливому и злому октябрю. Москва находилась в относительном покое, ожидая прихода заморозков и первого снега.
О том, что беда ворвалась в их дом, Даша даже не догадывалась, продолжая оставаться в смиренном неведении относительно того, что приготовила ей судьба. Дядя Олег ни словом, ни взглядом, не жестом, ни малейшим движением не показывал, как страдает от болей. При ней он всегда был бодр и свеж, улыбался и шутил, только чаще стал закрываться в кабинете, отчаянно что-то записывая в толстую тетрадь, но девочка предполагала, что все дело в его испортившихся отношениях с сыном.
